Тайны Древнего Лика
Шрифт:
Лоу мчался по направлению к Космическому центру, и невольно спотыкался взглядом о каждый встреченный черный «додж»…
27.
Она упорно проталкивалась сквозь густую вязкую темноту, и не знала, откуда, куда и зачем идет. Ее путь пролегал сквозь темноту, ее путь был темнотой, и темнота была ее путем. Она сама превратилась в часть темноты, но все-таки нечто у нее внутри продолжало стремиться к свету. Обрывки воспоминаний о прежней жизни не давали ей окончательно раствориться, перевоплотиться, навеки слиться с этим изначальным.мраком, предшествующим сотворению мира, мраком, который всегда таится
«Мэгги…» – Это имя возникло, словно островок, словно огонек в ночи.
«Мэгги… Мою дочь зовут Мэгги…»
Мысли были вялыми, мысли появлялись летучими мышами и тут же исчезали, и она не успевала сосредоточиться ни на одной из них.
Где-то рядом – она чувствовала это вдруг проявившимся новым чувством – шли невидимые, еле слышно шуршали, уходили все дальше и дальше в никуда, вслед за жарким дуновением. Шуршали, шуршали – слабее, тише… А может быть, вовсе и не шуршали шаги, не шел никто – просто вздыхала непроглядная темнота, колыхалась, ворочалась неуклюже…
И вдруг, возникнув из ниоткуда, пополз вокруг слабый шепот, прерывистый, неуверенный. Кто-то шептал в темноте, задыхался в душной толще, звал кого-то… Безнадежно, отчаянно, словно боясь раствориться в черной безбрежности, затеряться, исчезнуть навсегда…
«Слушай… Слушай… Слышишь?.. Слышишь?..»
Тяжелые вздохи доносились со всех сторон, и ей стало страшно. Не прекращая идти вперед, она сдавленно крикнула в темноту:
– Перестаньте!
И, будто в ответ на ее просьбу, раздался где-то рядом негромкий звук, похожий на хлопок в ладоши, – и темнота перед ее лицом начала расползаться, сменяясь пятнами бледного света – света! – заставившего ее зажмуриться. Чья-то огромная тяжелая невидимая рука вдавила ее голову в плечи, толкнула вперед и вниз – и она упала, утонув лицом в скользком и упругом, непроницаемом, не дающем дышать. Сердце исступленно металось в грудной клетке, сознание тускнело, угасало, закатывалось за горизонт бытия, и наступала бесконечная вселенская ночь… Навсегда…
«Мэгги…» – с тоской подумала она и увидела себя стоящей на мосту. Внизу неспешно текла серая Теннесси, и сквозь толщу воды смотрели на нее недобрые глаза…
Кто-то тискал, мял ее грудь, кто-то прерывисто и горячо дышал ей в ухо, кто-то был в ней, двигался в ней, она ощущала в своем лоне все ускоряющиеся ритмичные толчки чужой напряженной плоти. Она открыла глаза – и увидела над собой знакомое лицо. Лицо Леопольда Каталински. Лоб его блестел от пота, глаза закатились. Каталински издал глубокое протяжное «а-а-а…» – и запрокинул голову, открывая поросшее черной щетиной горло.
– Фло… – прошептал он, придавив ее мокрой волосатой грудью. – Так надо, Фло…
Она изо всех сил впилась зубами в его скользкое плечо, тоже покрытое черными волосами, и, когда он дернулся от боли, повалила его на бок и вскочила на ноги. Два оранжевых комбинезона лежали на каменном полу, тут же была разбросана нижняя одежда. Каталински, совершенно обнаженный, как и она сама, пытался встать, держась рукой за плечо, и из-под пальцев его сочилась кровь. Не помня себя, Флоренс схватила ракетницу, прицепленную к поясу одного из комбинезонов, – это был комбинезон инженера, – и выстрелила в потное, бледное, перекошенное от боли лицо Леопольда. Он успел увернуться, покатившись по полу, и ракета ударилась в стену и с шипением рассыпалась ворохом
– Фло!.. Не стреляй!..
– Ах ты, ублю…
Договорить она не успела. Что-то плотное, упругое обрушилось на нее сверху, поглотило и повлекло с собой, все быстрее и быстрее…
Когда черная волна схлынула, Флоренс покатилась куда-то вниз, больно ударяясь плечами, коленями, локтями о твердые выступы. Сработали приобретенные на тренировках навыки – она напрягла мышцы, сгруппировалась, стараясь уподобиться хорошо накачанному футбольному мячу, – и, совершив последний переворот через голову, зарылась лицом в рассыпчатое, колкое, напоследок ударившись лбом обо что-то неровное и твердое.
Сознание она все-таки не потеряла, но некоторое время неподвижно лежала ничком, закрыв глаза, выбросив вперед руки и со страхом ожидая, что вот-вот нахлынет новая волна, – так каждый миг ждет боли человек в кресле дантиста, когда бор впивается в зуб, подбираясь к нерву…
Однако, неведомые силы вроде бы угомонились – и Флоренс осторожно приподняла голову. Это движение тут же остро отдалось в спине – казалось, кто-то ткнул туда горящей сигаретой, а потом залил кожу кипятком. Флоренс коротко вскрикнула и, зажмурившись от боли, уронила голову на руку. Она не понимала, где находится, мысли по-прежнему странно путались и так и норовили ускользнуть, разбежаться по темным норам – зато отчетливо ощущала каждое больное место на своем обнаженном теле. Горели сбитые колени и локти… тупо ныла левая ключица… пульсирующая злая боль терзала поясницу…
Флоренс стиснула зубы, вновь открыла глаза, и обнаружила у самого своего лица каменный обломок величиной с хорошую дыню, ржавый, как старая водопроводная труба на развалинах снесенного дома. Темное влажное пятно на обломке было похоже на кровь. Ее кровь. Не поднимая головы, Флоренс, напрягая болезненно отозвавшиеся мышцы, перевернулась на спину – и увидела над собой бледное небо цвета порезанной на куски семги, слегка прикрытое вуалью неземных облаков из кристалликов льда. Небо было светлым, скорее утренним, чем вечерним, и высоко-высоко едва угадывалась в нем одинокая слабая звездочка.
«Это «Арго»… Там мой Ясон…» – подумала она, и какая-то часть ее существа словно воспарила ввысь, к свету… но другая часть осталась внизу, в темноте…
Флоренс Рок ощущала странную раздвоенность, в ней словно бы жил кто-то еще, и этот кто-то, мрачный и непреклонный, тянул ее в унылую топь, в тоскливую бездну, где нет никакой опоры, где можно висеть целую вечность, – без всякой надежды на приход лучших времен…
А потом она почувствовала, как покрытая черной шерстью оборотня грудь Леопольда Каталински касается ее обнаженной груди. Она дернулась – и вновь вскрикнула от боли в пояснице (теперь туда вбили раскаленный гвоздь), – и поняла наконец, что это всего лишь ветер. Легкий ветерок, совсем безобидный…
Безобидный?
Ветер был холодным, и холодной была чужая земля, и постепенно остывала взбудораженная кровь, и покрывалась пупырышками кожа…
Флоренс, закусив губу, села и смахнула невольные слезы. В десятке шагов от нее, вырастая из рыжего кизерита, уходили вверх красноватые каменные ступени, потрескавшиеся, истертые, с обломанными кромками. Она скользила по ним завороженным взглядом, поднимая голову все выше. И увидела величественные двустворчатые ворота с дугообразными ручками цвета старой бронзы, тускло серебрившиеся в темной стене.