Тайны древних руин
Шрифт:
Крепкие руки ребят подхватили парня и вытащили из отверстия.
—Ну как ты там?— спросил я его, нагнувшись над темной дырой.
—Старшына,— услышал я,— кынь мени вогню.
Я достал коробку спичек и вложил ее в протянутую руку Музыченко. Подземелье оказалось неглубоким, всего лишь около двух метров. Первое, что сделал Петр, разыскал и поднял металлическую крышку, которой закрывалось отверстие в полу часовни. Через десять минут вылез и сам Музыченко.
—Ну что там?— засыпали вопросами ребята.
—Только говори по-русски,— обратился я с просьбой к Петру,— иначе никто тебя не поймет.
—Ладно. Так вот,— начал Музыченко,— прыгнул я, значит, вслед за вашим пареньком...
—От имени всех ребят,— прервал начатый рассказ Борис Фомич,— я должен искренне поблагодарить вас за смелый поступок. Правильно я говорю, ребята?
—Правильно!—
—Надо ж было выручать парня,— смущенно ответил Петр.
—Это понятно, когда человек видит, с чем имеет дело,— заметил Борис Фомич.— А тут фактически прыжок в неизвестное. Не каждый отважится на такое.
—Ну так вот,— продолжил свой рассказ Музыченко.— Только, значит, я приземлился, понял, что ничего страшного. Паренька я вам вернул, нашел и крышку. А потом начал смотреть, что там. Без огня картина, прямо скажу, жуткая. С четырех сторон какие-то холодные зеленые светляки. Потом уже при спичках я увидел черепа, сложенные пирамидами, и другие кости. Сколько их там — не сосчитать.
—А что это за светляки? — спросил кто-то из ребят.
—Это органический фосфор, входящий в состав костей,— пояснил Борис Фомич.
—От жуть!
—И еще там какие-то надписи на каменных плитках,— добавил Музыченко.
—Какие надписи?
—Пирамиды черепов и при каждой надпись на каком-то иностранном языке.
Как молния сверкнула мысль: «А что если среди этих надписей окажется то, что ты ищешь? Язык, конечно, итальянский, которого я не знаю. Переписывать все тексты — дело хлопотное. Да и нет уверенности, что это что-нибудь даст». Но и махнуть на все рукой я уже не мог.
—Есть у кого-нибудь карандаш и бумага?
Этих простых принадлежностей у десятиклассников хоть отбавляй. Через полминуты у меня было и то, и другое.
—Борис Фомич,— обратился я к учителю,— мне очень нужно кое-что уточнить. Мы с краснофлотцем Музыченко справимся с этим мигом.
—Что, опять в подземелье?
—Да, но теперь это не страшно: там уже побывала наша разведка.
—Раз нужно, уточняйте, что следует,— ответил учитель.
Мы с Музыченко спрыгнули в подземелье. Картина оказалась действительно жуткой. Невольно вспомнился случай в раннем детстве. Год тогда выдался голодный. За краюху хлеба из просяного отсева готовы были на самые отчаянные поступки. Как-то Лерка Корзухин сказал: «Говорят, самогонщица Самсонка, которая умерла, ходит ночами по кладбищу и расшатывает кресты».— «Враки»,— возразил я.— «А вот и нет. Скрип слышали многие».— «Ну и что?»— «А вот то. Теперь никто бы не пошел ночью на кладбище».— «Я бы пошел».— «Не пошел бы. Спорим на краюху хлеба». Поспорили. Вечером собрались на улице, примыкавшей к кладбищу. Нужно было дождаться полуночи и только тогда идти к могиле бабки Самсонки. Ночь выдалась пасмурной, темной. И чем ближе время подходило к полуночи, тем сильнее становилось чувство страха перед надвигавшимся испытанием. «А как ты докажешь, что подходил к могиле бабки Самсонки?»— спросил Корзухин.— «Иди вслед за мной и проверяй!»— «Не на того дурака напал. Я знал, что ты так скажешь. Поэтому еще днем после нашего спора положил на могиле свою рогатку. Принесешь ее, докажешь, что ты там был. Не принесешь, с тебя краюха хлеба».— «А если врешь, что положил рогатку?» — «Тогда я пойду за ней. За две краюхи хлеба». Поверил Корзухину, хотя и знал, что по характеру он плутоват. После полуночи перелез через кладбищенский забор, открыл калитку и вышел на дорогу, по которой проходят все похоронные процессии нашего поселка. Тревожно шумели верхушки деревьев. Временами порывы ветра усиливались и тогда к монотонному шуму присоединялся скрип стволов трухлявых деревьев. Я знал, что скрип— признак старости, за которой следует небытие. Может быть, именно это и вызывало во мне чувство тоскливой тревоги, боязни и страха перед могилой бабки Самсонки. Я уже был почти у цели, как вдруг где-то рядом раздался душераздирающий крик филина. Другой на моем месте пустился бы наутек. Я же только присел. Это было не проявлением храбрости, а скорее оторопи, парализовавшей мою волю. Придя немного в себя, я все же нашел силы продолжить свой путь и минуты через две был у могилы бабки Самсонки. Старые кресты и трухлявые пни светились мертвым фосфорическим светом. Никакой рогатки на могиле самогонщицы не оказалось. Корзухин, как и следовало ожидать, сплутовал. Я так ему и сказал, когда вернулся к ватаге своих ребят. «Уговор был? Был. Сейчас принесу тебе рогатку»,— ответил Лерка и направился в открытую калитку. «Врет он. Сядет где-нибудь и будет ждать»,— сказал я ребятам. Корзухин был меньше меня и заметно уступал в силе. Я подкрался к калитке, подождал несколько минут и затем незаметно осмотрел начало кладбищенской дороги. Лерка сидел на корточках у самых ворот и ждал. Вернувшись к ребятам, я рассказал им, где сейчас находится Корзухин. Кое-кто усомнился в этом, но Комаров, проверив мое сообщение, подтвердил его и добавил: «Сейчас придет». Через несколько минут появился Корзухин и, протягивая мне рогатку, сказал: «Вот что нужно было сделать. А ты побоялся». Я поднес к его лицу кулак и спросил: «Хватит этого или добавить?»— «Ты чего».— «Сам знаешь чего. Пошли, ребята».
Этот случай вспомнился в связи с тем, что здесь, в коридорах подземелья, была такая же непроглядная темнота, как и тогда на кладбище: и странное дело, бледные бесформенные пятна фосфорического света не только не рассеивали темноты, но, наоборот, усиливали ее, вызывали чувство придавленности, пугали своей непонятной таинственностью.
Музыченко зажег спичку, и мы начали присматриваться к надписям у каждой пирамиды черепов. Плоские камни и на них незнакомые слова: «Battaglione... Reggimento...» Но что это? У одной из пирамид— текст и числа: «...13—19 Ottobre nella battaglia vicino a Kephalourisi sono stati periti 287 soldati». Я еще не до конца осознал смысл этой фразы, но уже понял, что в наших руках оказались сведения исключительной важности.
—Петя, ты понял, что все это значит?— спросил я Музыченко.
—Зрозумив, зрозумив. Ты хутчише пэрэпысуй, а то нэ выстачэ вогню.
И по мере того, как я переписывал эту надпись, каждое слово становилось понятным без перевода: «Ottobre», «battaglia», «Kephalourisi», «soldati». Кто скажет, что ему эти термины не знакомы? Я, может быть, и прошел бы мимо этой каменной плиты, если бы но ключевые слова найденного текста: «13—19 Ottobre... Kephalourisi...» Ясно, о чем идет речь. Но они понятны для того, кто изучал эту страницу истории, кто знал, что 13 октября тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года произошла балаклавская битва. Но как много случайностей на пути к этой находке? Начать хотя бы с того, что меня направили на военную службу именно в г. Севастополь. Потом курсы радиотелеграфистов, организация поста ВНОС номер один, знакомство с Маринкой и Анной Алексеевной, экскурсия на итальянское кладбище, случай с Толей Кочетковым и, наконец, поиск следов русского отряда на Кефаловриси. Все эти события кажутся случайными и друг с другом не связанными. Но так только на первый взгляд. В действительности же они как высокая пирамида камней. Выпадет один из них— и конструкция рушится, превращается в бесформенную груду кусков горной породы.
Закончив переписывание текста надписи, мы подошли к отверстию и с помощью Севалина один за другим выбрались из подземелья. Нас забросали множеством вопросов. Десятиклассников интересовало все: много ли останков погибших воинов, какая форма подземелья, что искали и чем закончились наши поиски. Я не стал рассказывать о своей находке. Нужно было еще раз взвесить все как следует, посоветоваться с Анной Алексеевной. Ведь она вела научный поиск и знала о балаклавской битве больше, чем кто-либо другой. Как тут не вспомнить старую русскую пословицу: сначала нужно перекреститься, а потом уже браться за святцы. Именно так, а не иначе.
Ребятам я рассказал, что подземелье имеет форму креста, лучи которого сориентированы по направлению стран света.
—А зачем это вам?— поинтересовался Кочетков целью нашего пребывания в подземелье?
—У военных во всем должна быть ясность.
Это объяснение, кажется, удовлетворило не только Толю, но и самого Бориса Фомича. Учитель зачем-то потрогал край крышки, лежавшей у отверстия, и сказал:
—А теперь, ребята, надо заделать эту дыру так, чтобы незаметно было, иначе смотрительница часовни будет недовольна.
Нашлись мастера, и вскоре металлическая крышка была укреплена на своем прежнем месте так, словно никакого происшествия здесь и не было.
На обратном пути Лида взглянула на меня и тихо сказала:
—Дурит Маринка, а придет домой, будет реветь.
—Да нет, не похоже что-то.
У Лиды своеобразная манера: если она берет под руку, то не одной, а обеими руками. Вот и сейчас она охватила кольцом мою руку, слегка оперлась и, лукаво посматривая на меня, сказала:
—В нашем классе был недавно диспут: место человека в жизни советского общества.