Тайны Федора Рокотова
Шрифт:
Былой канцлер М. И. Воронцов близок к своему концу, ему все и безразлично. Но с ним тесной дружбой связан его брат Иван, отдавший предпочтение спокойной московской жизни. У него, естественно, есть и чин генерал-поручика, и нетрудная должность президента Московской вотчинной конторы — способ числиться на службе без особых усилий, — и обязательные, тем более для родственника канцлера, высокие ордена Белого Орла и Анны. Только настоящая жизнь И. И. Воронцова не в этом. Его единственная подлинная страсть — архитектура, и строительству он отдается с редкой увлеченностью. Московский Версаль Ивана Воронцова — сорок скупленных дворов от Кузнецкого моста до Варсонофьевского переулка и от старой Рождественки до Петровки вместе с вольно протекавшей в своих топких берегах Неглинкой. „Версаль“ не был преувеличением. Вдоль Рождественки тянулись деревянные строения и забор с воротами, за которыми
Нисколько не меньше московской стройки увлекается И. И. Воронцов строительством в своих многочисленных поместьях. В 1769 году завершается церковь в Киёве-Спасском, на Рогачевской дороге, неподалеку от Лобни, — интересный вариант русского барокко. Десятью годами позже появляется представляющая переработку той же темы двухэтажного кирпичного сооружения скорее светского, чем культового характера церковь Успения в Свитине. Но самыми большими заботами окружает И. И. Воронцов свое любимое Вороново в шестидесяти верстах от Москвы по Калужской дороге. Церковь и Голландский домик в нем строит К. И. Бланк, дом-дворец — архитектор Н. А. Львов. К 1800 году Вороново перешло к Ф. П. Ростопчину. В Отечественную войну 1812 года в нем некоторое время размещался штаб М. И. Кутузова. И. И. Воронцова отличали от брата-канцлера редкий размах и умение не считаться с деньгами. В то же время Михаил Илларионович, слывя безусловно честным человеком, не упускал случая не только выпрашивать у Елизаветы постоянные подачки, но не брезговал получать самые дорогие подарки от всех аккредитованных в Петербурге послов.
Полотна двух очень разных мастеров — о них не скажешь иначе, портреты ни в чем не сходных между собой людей. Аналогия композиции, постановки фигуры, совпадение рисунка — мысль эта возникает потом, да и так ли все это редко в портретах XVIII века.
Иван Воронцов Левицкого — хлопотливый, деятельный, приветливый и добродушный. Наверно, хлебосольный хозяин, любитель гостей и праздников, сановитый и слишком богатый, чтобы давать себе труд беспокоиться о службе. Его легко представить во главе накрытого на сто кувертов стола и в дворцовых залах, за карточным столом или в присутствии, куда раз в неделю или даже в месяц он благоволит милостиво наведываться.
Левицкий не обойдет ни пышного, на редкость красиво написанного костюма с набором орденов, ни печать лет, отметивших усталостью припухшие веки и начинающие западать уголки рта. У Рокотова все иначе. Мечтатель, поэт, завороженный своими мыслями, переменами собственных ощущений. Это внутренняя сосредоточенность занятого своим душевным миром человека. Чины, служба, достаток, карьера, блеск наград — все это бесконечно далеко от того, что его действительно волнует и может занимать. Рокотовский Воронцов видится в окружении таких собеседников, как Порошин или Елчанинов, Никита Панин или Сумароков. Ощущение человека… Никогда раньше Ф. Рокотов так открыто не заявлял о смысле своих портретов. Художник едва помечает общей массой костюм, чуть трогает волосы, и на лице оживает один только задумчивый взгляд словно затуманенных темных глаз.
Портрет считается неоконченным. Его называли даже просто подмалевком. И тем удивительней, что он оказался в воронцовском собрании, что Воронцов его тщательно берег и захотел впоследствии иметь копию Левицкого именно с этого „недочитанного“ оригинала, увлеченный настоящей феерией его живописного мастерства. Должен ли был художник заканчивать этот портрет или же считал его завершенным, и заказчик сумел оценить раскрытость маэстрии художника, такую непривычную для зрителя тех лет. Рокотовскую живопись можно назвать волнующейся — и трудно подобрать иное определение, — когда мазки не подчиняются свойственной времени строгой дисциплине построения формы, ложатся быстро, на первый взгляд совершенно беспорядочно, чтобы не растерять первого и самого сильного впечатления художника от модели. Был ли Федор Рокотов портретистом? Да, он писал портреты. Почти одни портреты. Но вместе с тем, в отличие от других мастеров этого жанра, он стремится к тому, чтобы создать картину по поводу изображенного человека, где общо намеченные черты сходства всего лишь соучаствуют в возникновении широкой панорамы душевной жизни человека, той сложности ее оттенков, которую не может вместить и выразить собственно физический облик. Эта внутренняя установка художника далеко перерастает задачу портрета, превращаясь в рождение образа человека.
В жизни И. И. Воронцова было еще одно романтическое событие. Его избранницей становится только возвращенная из Сибири дочь казненного Артемия Волынского. В момент казни отца М. А. Воронцовой-Волынской было пятнадцать лет. Ее насильно постригли и насильно отправили в один из отдаленных сибирских монастырей. После двухлетнего пребывания в монастыре она снова обретает свободу, богатства, возможность устроить личную жизнь. Монашеский сан распоряжением Елизаветы Петровны был с нее снят, но она навсегда постаралась сохранить его след в своем облике и манере держаться. И это дань М. А. Воронцовой памяти отца, полутраур по нем, которым она особенно гордилась. Каждая из этих черт оживает в портрете Ф. Рокотова.
Воронцова отнюдь не хозяйка, замкнутая кругом своей семьи, не та скромная, образцовая мать семейства, которую в ней готовы видеть некоторые историки искусства. Это светская женщина, спокойная, уверенная в себе, но сохраняющая в глазах современников романтичный ореол мученичества прославленного отца. Не случайно своего первенца Воронцовы назовут в честь деда Артемием.
Идеи Волынского были настолько неприемлемы и враждебны для правительства Анны Иоанновны, что приговор по его делу отличался немыслимой жестокостью: вырезав язык, живого посадить на кол. Как величайшая милость, истязания были заменены „простой“ смертной казнью. Волынскому, Еропкину и Хрущеву 27 июня 1740 года были отрублены головы. Возвращенные из Сибири дети Волынского сразу же поставили ему памятник в Петербурге у ворот Самсониевского храма на Выборгской стороне. Но любопытно, что Марья Артемьевна становится статс-дамой не Елизаветы, которую до конца защищал во время допросов „с пристрастием“ ее отец, а Екатерины, старавшейся подчеркнуть свою солидарность с программой прожектера и бунтаря тридцатых годов. Для Елизаветы непосредственная временная близость Волынского еще представляла слишком реальную опасность. Заигрывать с его программой она не хотела.
Вслед за родителями Рокотов пишет портрет их старшего сына Артемия, позднее младшего из Воронцовых — Лариона. Артемий кажется воплощением юности своего отца, живой и вдумчивый, мечтательный и чуть ироничный, с пристальным взглядом темных до черноты глаз. И как всегда у Рокотова, юность — это более звучные цветовые сочетания, яркость живых, словно еще не тронутых временем красок: темно-синего кафтана, красного, отделанного золотым позументом камзола. Для Лариона художник находит удивительно нарядное сопоставление розового бархатного кафтана с золотистым камзолом и лиловатой дымкой пудреных волос.
Ларион еще совсем мальчик, и, несмотря на ранние годы, как разительно отличается он от старшего брата своей внутренней настороженностью, едва косящим взглядом недоверчивых кошачьих глаз, затаенной пренебрежительной усмешкой. У братьев так и сложится их будущая жизнь. Артемий, крестный отец А. С. Пушкина, предпочтет вольную московскую жизнь, Ларион будет думать о дворе и службе, и это его сын в свою очередь займет высокое положение обер-церемониймейстера при дворе Николая I. Даже местом погребения Лариона Ивановича и его жены станет не какое-нибудь любимое родовое поместье, а самое аристократическое Лазаревское кладбище Александро-Невской петербургской лавры.
Близость с Воронцовыми сыграла свою роль в получении Ф. С. Рокотовым заказа на портреты детей А. И. Остермана. Нельзя сказать, чтобы министр Анны Иоанновны остался непричастным к гибели Волынского, но для последующего поколения старые счеты стерлись появлением родственных уз. Портреты Ивана Андреевича и Анны Андреевны Остерман войдут в галерею фамильных воронцовских портретов, хранившихся в „Воронцовке“ Тамбовской губернии. Это родовое поместье унаследовала младшая дочь Артемия Воронцова — Прасковья Артемьевна Тимофеева, от которой оно перешло к ее дочери, Е. А. Болдыревой-Тимофеевой.