Тайны Федора Рокотова
Шрифт:
В 1745 году к И. И. Шувалову обращается с почтительнейшим письмом назначенный на должность полномочного министра при польском дворе М. П. Бестужев-Рюмин. Пятидесятивосьмилетний сановник просит убедить его брата, тогдашнего вице-канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, не покушаться на материальные интересы их родной сестры: «Государь мой, истинный друг Иван Иванович. Хотя я по отъезде моем из отечества и не писал к вам, однакож истинное мое почтение и верная моя к вам дружба от того не переменились и никогда не переменились, и в той надежде, яко и сверх того ведаю, коль вы дружны к брату моему, прошу вас надежного моего друга брату моему яко собой представить, как ему есть бесчестно и неприлично с родною своею сестрою так бесчеловечно поступать, от чего показуется немилосердное сердце, и всякой будет думать, когда он такое гонение
Семейное дело одной из почтеннейших и влиятельнейших семей. Каким правом мог вмешиваться в него шестнадцатилетний мальчик, без чинов, звания, положения при дворе, где все бразды правления еще находились в руках венчанного, как полагали современники, мужа императрицы, А. Г. Разумовского.
Впрочем, родственники за Шуваловым, хотя и со значительными оговорками, числились. Тихая, нерешительная сестра Прасковья. «Кузены» Александр и Петр Ивановичи Шуваловы. Странным было совпадение их отчества с отчеством мецената. Получалось, что их отцы — два родных брата носили одно и то же имя Ивана. Но независимо от степени действительного родства, все они выступают первыми заказчиками Ф. Рокотова, предпочитают его, еще не приобретшего известности, другим портретистам. Может быть, даже следуют примеру не столько И. И. Шувалова, сколько самого деятельного члена своей семьи — графини Мавры. Впрочем, в истории их придворной карьеры все началось именно с нее, урожденной Мавры Шепелевой, которую дядюшка пристроил камерюнгферой к старшей дочери Петра I — Анне. Но после смерти отца Анну Петровну ждал не престол, хотя многие современники были убеждены, что исчезнувшее завещание Петра предполагало передать власть именно ей. Царевну спешно венчают с герцогом Голштинским, долгие годы дожидавшимся в Петербурге царственной невесты, и так же быстро выпроваживают в Киль — Екатерина I по подсказке А. Д. Меншикова не хотела иметь рядом с собой претендентки на власть.
Мавра Шепелева едет в свите молодой герцогини в Голштинию, делит ее одиночество, пишет оттуда Елизавете Петровне незнакомые с орфографией забавные записочки о местном житье-бытье: «Р. S. Ещешь данашу, что у нас были бали через день, а последной был бал — графа Басовыца (Бассевича. — Н. М.); и танцавали мы там до десятова чесу утра, и не удаволились вкомнатах танцвать, так стали польской танцавать поварни и впогребе два гароди по шту, и все дами килския также танцавали, а графина Кастель, старая лет 50, охотница велика танцавать и перетанцавала всех дам, маладих перетанцавала. Ещешь данашу, что Бишоп сотеря мер (в сотню раз. — Н. М.) дурнея танцуит покоиника Бышова, а принце Августе и не спрашиваи. Ежели вашему высочеству не в противном поздравить с кавалериею (орденом. — Н. М.) Александра Борысеча (А. Б. Бутурлина, тогдашнего фаворита Елизаветы Петровны. — Н. М.)».
Но Анны Петровны вскоре не стало, и Мавра оказывается теперь уже при дворе ее сестры.
Впрочем, двор — слишком громко. За ним стояла небольшая группка родственников Елизаветы по матери и несколько худородных неимущих дворян. Никто из влиятельных семей не станет связывать своей судьбы с той, чья свобода и жизнь служили явной помехой каждому очередному самодержцу. Вместо вчерашних дворцов у Елизаветы единственное реальное владение — доставшаяся от матери Александрова слобода. Здесь даже можно себе построить какой-никакой дом. Архитектор цесаревны Пьетро Трезини умудрялся обходиться тем немногим, что позволяли скудные средства: первый этаж «дворца» — на Торговой площади, против церкви Рождества — каменный, второй деревянный. Можно похлопотать о немудреном, зато собственном хозяйстве. Ради него впору было поклониться даже членам своей свиты.
«При отъезде своем обещали вы своими мастерами выткать салфеток; того ради возьмите от комиссара Саблукова пряжи сколько потребно и оные прикажите выткать,
Жили в слободе тесным кружком, посторонних не видели. Настоящих балов не случалось — обходились немудреными маскарадами и сочинением для них стихов — всегдашнее любимое занятие. Живой, общительный нрав помог Мавре сблизиться с цесаревной. Хотя и не ладя с грамматикой, она тоже занималась литературными опусами.
В 1735 году в Тайной канцелярии возникает дело регента цесаревниных певчих по поводу обнаруженных у него «подозрительных» рукописей — письма, «писанного полууставом на четверти листа, о возведении на престол Российской державы, а кого именно, того именно не изображено» и «писанного по-малороссийски на четверти листа явления, на котором упоминается о принцессе Лавре и прочее».
Оказалось, большая комедия, рассчитанная на целых тридцать действующих лиц, была написана и поставлена Маврой Шепелевой при дворе цесаревны сразу после избрания на престол Анны Иоанновны, в 1730–1731 годах, игралась любителями и в Петербурге, и в Москве. Хотя иностранные дипломаты уверяли своих правителей, что Елизавета далека от помыслов о власти, сочиненная Маврой пьеса говорила о другом. В ней откровенное утешение и благоприятное пророчество на будущее незадачливой претендентке на власть: «Ни желание ни помышление, но Бог, владеяй всеми, той возведе тя на престол Российской державы; тем сохраняема, тем управляема, тем и покрываема буди на веки…»
И Мавра не ограничивается любезными словами. Она борется за свое положение, а значит, и за положение Елизаветы, потому что цесаревна ее единственная ставка в сложной и беспощадной придворной игре.
Романтика женских образов Федора Рокотова, какой она представляется зрителям нашего времени:
Ее глаза — как два тумана,Полуулыбка, полуплач.Ее глаза — как два обмана,Покрытых мглою неудач…Пусть эти строки о более поздних полотнах, какими они были в действительности — рокотовские женщины? Тронутые выдумкой художника, пережитые его мечтой, а в жизни, может быть, такими как Мавра, одинаково далекая от мечтательности и загадки. Не о каждой из моделей Рокотова известно так много.
Шепелева нехороша собой, бедна и не строит насчет своего замужества никаких иллюзий. Близость к цесаревне — ее единственное богатство, которое может цениться только внутри крохотного мирка Елизаветы Петровны. Здесь Мавра и решает свою судьбу. Вряд ли увлечение — скорее, взаимный расчет соединит ее с Петром Шуваловым. Зато далее она сумеет стать очень полезной для обоих братьев.
Цесаревне по-прежнему не обойтись без молодой Шуваловой: здесь развлечет, там устроится с провиантом для полунищего елизаветиного хозяйства, раз — позаботится о подарках — чтобы ненароком, обязанные своими богатствами Петру I, купцы прислали, другой — похлопочет о спектакле. И никогда не забудет об очередном любимце — передаст ему поклон, любимое лакомство, просьбу любить да жаловать. Она и в письмах к Елизавете все такая же — веселая, бойкая, острая на язык хлопотунья, на первый взгляд само простодушие, в действительности всегда со своим расчетом, своей целью, себе на уме.
Родился у Шуваловых сын, которого крестила Елизавета, и тут же летит письмо: «Кумушка матушка. Гнев ли твой или спесь, что меня ни строчкою своею не удостоила? А я, то видя, осердясь, да и сама к тебе, матушка кумушка, еду. Сын твой и мой свой рабской поклон вам матушке отдает. Остаюсь кума ваша Мавра Шувалова. Поклон отдаю Алексею Григорьевичу (Разумовскому)». Или собралась в путешествие в Малороссию и перед обратной дорогой второпях набрасывает несколько строчек: «Сей час еду в путь. Ах, матушка! Архимандрит прекрасной в Нежине монастыре, и я у него дважды была. Отдаю мой поклон милостивому государю Алексею Григорьевичу и прошу его ласки и ко мне. Милостивым панам и пану Лештоку (Лестоку, врачу Елизаветы. — Н. М.)».