Тайны географических открытий
Шрифт:
А может, болела совесть, тяжко раненная еще в далекие годы, когда он, Руал Амундсен, никого не оповестив заранее, тайком явился в Антарктику, чтобы опередить конкурентов-англичан и первым в истории достичь Южного полюса? Полюса-то он достиг и вернулся домой триумфатором, а вот англичане во главе с капитаном Робертом Скоттом так и не пришли на базу, на побережье, после того, как вслед за норвежцами тоже побывали в заветной точке. “Я пожертвовал бы славой, решительно всем, чтобы вернуть его к жизни, — записал позднее Амундсен, имея в виду былого соперника. — Мой триумф омрачен мыслью о его трагедии. Она преследует меня”.
Долгие шестнадцать лет, с 1912 по 1928, его душу бередили тяжелые, скорбные воспоминания. И когда настал решительный час, он произнес: “Без промедления!”. Как рассказывали потом те, кто видел в эти мгновения старого полярника, “никогда его лицо, изрезанное глубокими морщинами… не было таким мужественным. Когда он произнес эти слова, вокруг его головы, казалось засиял ореол”. 18 июля гидросамолет “Латам” вылетел из норвежского города Тромсе на север.
Перед самым отлетом Руал Амундсен покончил со всеми земными делами. Судя по некоторым публикациям, он распродал вещи, расплатился (чуть ли не впервые в жизни!) с кредиторами — так ведут себя те, кто предвидит, предчувствует собственную неминуемую гибель. Вопреки здравому смыслу, вопреки им же самим выработанным железным арктическим правилам безопасности он отправился в свой последний полет с бутербродами в кармане вместо полноценного аварийного пайка, да еще вдобавок, как и в 1910 г., ни единой душе не сообщил о предполагаемом маршруте! А ведь возможных маршрутов было три: к Красной палатке, к группе Мальмгрена, двигающейся по льду к Шпицбергену, и к тому гипотетическому месту среди дрейфующих полей, где вознесся к небу столб дыма — там чудом мог уцелеть кто-нибудь из группы Алессандрини, из тех шестерых, кого унесло ветром вместе с оболочкой дирижабля.
В какую именно точку устремился Амундсен?
Возьму на себя смелость сказать, что об этом мы уже никогда не узнаем. Через 1 ч 40 мин после взлета радиосвязь с “Латамом” оборвалась, он погиб где-то в Баренцевом море, не долетев до берегов Шпицбергена. Несколько месяцев спустя волны прибили к северному побережью Норвегии один из поплавков гидросамолета.
Генерал Нобиле, узнав об исчезновении Амундсена, нашел в себе силы признаться вслух: “Он победил меня…”
Побежденный, израненный, униженный командир “Италии” был вывезен из ледового лагеря шведским пилотом Лундборгом. Вывезен первым и единственным — это не укладывалось в воображении, этого не могли понять ни спасатели, ни даже самые неискушенные в морской этике люди: может ли капитан раньше всех покинуть тонущее судно, как посмел он бросить на произвол судьбы пятерых своих товарищей?!
Масла в огонь подлили итальянские газеты, самым невинным тоном сообщавшие: “Нам не известны причины, по которым генерал Нобиле был вывезен первым”.
Но! Разве шведскому летчику не было дано четкого распоряжения взять на борт именно Нобиле и никого иного (машина могла вместить только одного пассажира)? И разве не противился генерал, не упрашивал Лундборга эвакуировать первым механика Чечони, потому что у него сломана нога? Того самого Чечони, который потом, уже в Италии, во время разбирательства дела Нобиле в “суде чести”, беспардонно клеветал на бывшего командира, охотно и льстиво поддакивал тем, кто утверждал, будто генерал прямо-таки оттолкнул от самолета страдальца Чечони, чтобы только спастись самому и спасти свою собаку (на льдине жила маленькая собачка Нобиле, которую, по лживым показаниям механика, “оголодавшие” обитатели Красной палатки намеревались съесть”).
Комиссия, разбиравшая в 1929 г. дело Нобиле, осудила его за нарушение “кодекса чести итальянского офицера”. Зато поведение Цаппи и Мариано, двух других итальянских офицеров, ушедших вместе с Мальмгреном за помощью к ближайшей земле, было расценено как “заслуживающее признания”, ибо оно “делает честь флоту, и Италия может гордиться такими образцовыми сыновьями”. Чем же возвеличили свою родину эти двое?
В самом конце мая группа Мальмгрена, как стали ее с тех пор называть, отправилась в путь, Превозмогая острую боль в сломанной руке, тридцатилетний шведский ученый, единственный в экспедиции полярник со стажем (три года плавания с Амундсеном на “Мод”), повел Цашга и Мариано к Шпицбергену. 11 июля с борта самолета Чухновского, взлетевшего на поиски этого отряда с ледяного поля, в котором стоял в тот момент “Красин” поступила радиограмма, вызвавшая бурное ликование красинцев: “Мальмгрен обнаружен широте 80 градусов 42 минуты долготе 25 градусов 45 минут тчк Небольшом остроконечном торосе… двое стояли с флагом третий лежал навзничь тчк”. Затем в радиограмме сообщалось, что самолет взял курс на Красную палатку, но найти ее не удалось из-за внезапно сгустившегося тумана. Чтобы не рисковать машиной, пришлось совершить вынужденную посадку на торосистом поле, причем в конце пробега у “юнкерса” снесло шасси, оказались также сломаны два винта из трех. А заканчивалась эта поистине историческая радиограмма словами, и сегодня вызывающими прилив гордости за наших летчиков: “Все здоровы тчк Запасов продовольствия две недели тчк Считаю необходимым Красину срочно идти спасать Мальмгрена”.
В радиосообщении с борта самолета была, увы, единственная, но печальная неточность: на ледяном осколке находились в тот момент лишь двое, тот, что “лежал навзничь”, не мог быть третьим — за человеческую фигуру летчики приняли валявшуюся на льду одежду. Когда на следующий день, 12 июля, “Красин” подошел к ледяному полю, на котором ждали спасения два итальянца, льдина имела площадь всего десять на восемь метров и через считанное время, буквально через несколько минут, должна была прекратить свое существование вместе с Цаппи и Мариано… На взволнованные вопросы о Мальмгрене Цаппи сперва пробормотал что-то по-итальянски и указал рукой вниз под лед, а затем отчетливо сказал по-французски, обращаясь к Самойловичу: “Это был настоящий человек. Он умер месяц тому назад”.
Гибель Финна Мальмгрена стала, несомненно, главной трагической загадкой всей экспедиции Умберто Нобиле. “Что случилось с молодым шведом, умер ли он собственной смертью, был ли брошен спутниками или случилось самое страшное — каннибализм?” Теме этой, по всей вероятности, суждено звучать еще долго.
Высокие инстанции Италии признали поведение Цаппи и Мариано безукоризненным, и если бы не явная неспособность “этого выскочки” Нобиле руководить столь сложной экспедицией, то вообще бы ничего не случилось и господин Мальмгрен в том же 1928 г. счастливо сочетался бы намеченным браком со своей невестой Анной, внучкой знаменитого шведского полярного исследователя Нильса Адольфа Эрика Норденшельда!
Но слишком велик груз подозрений, возникших сразу же после того, как Цаппи и Мариано (последний пребывал в крайне тяжелом состоянии, вскоре пришлось ампутировать ему отмороженную ногу) дали первые показания на борту “Красина”.
По словам итальянцев, дрейф упрямо относил их от земли, уже через две недели Мальмгрен окончательно сдал, упал на снег и объявил, что дальше не ступит ни шагу. Он требовал оставить его, категорически отказывался от пищи (а она, и это чрезвычайно важное обстоятельство, у них тогда еще имелась, уходя из Красной палатки, каждый взял с собой около двадцати килограммов продовольствия). Итальянцы, утверждал Цаппи, вынуждены были уступить.
Они вырубили для товарища углубление во льду, чтобы его не приметил белый медведь.
Перед прощанием Мальмгрен передал им свой компас с просьбой вручить его матери в Стокгольме, и эта грустная церемония впоследствии состоялась. После чего двое ушли, а Мальмгрен, по их мнению, сразу же заснул от истощения и больше уже не проснулся — легкая смерть…
Что тут сказать? Подобное, как говорится, вполне могло иметь место. Однако красинцам тотчас бросилось в глаза, что Цаппи и выглядит, и экипирован гораздо лучше, чем его спутник, о чем тогда же судовым врачом Средневским был составлен подробный акт. У доктора сложилось впечатление, что здоровый и бодрый Цаппи на протяжении всего маршрута объедал и обделял обоих — и Мариано, и Мальмгрена. По всем признакам, голодал он куда меньший срок, чем второй итальянец, и резко отказался от промывания желудка, на чем настаивал красинский медик.
Самойлович в книге “На спасение экспедиции Нобиле” не пытается уйти от обсуждения жуткого вопроса: был ли каннибализм? Нет, решительно заявляет профессор, “здесь, на мой взгляд? он не имел места хотя бы потому, что группа при выходе имела месячный запас провизии. Мальмгрен был оставлен окончательно через пятнадцать дней. Таким образом, у его спутников оставался еще достаточный запас продовольствия (тут уместно сделать замечание о том, когда именно и в каком состоянии был оставлен швед, мы знаем исключительно со слов Цаппи, а позволительно ли столь безоглядно верить его рассказу?). Можно ли думать при таких обстоятельствах о каннибализме?”. Далее автор сетует на то, что авторитетная комиссия, разбиравшая в Италии дело Нобиле, была вполне властна пролить свет на события, “которые и до сих пор ^продолжают волновать многие сердца, однако, к сожалению, кроме постановления комиссии, другие материалы, касающиеся ее работы, не опубликованы”.