Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина
Шрифт:
Выдворяемого обязательно берут под колпак, делают это демонстративно, открыто, и никакие посольские протесты, никакие ноты в данном разе не помогают — приговоренного к выдворению выдворяют обязательно, сотрудники посольства обязательно организовывают свой мелкий демарш, провожают сотрудника (уже бывшего) до самого трапа, на том дело и кончается.
«Пятном в биографии разведчика такие эпизоды не становятся, — считал Шебаршин, — хотя, разумеется, возможности его дальнейшего использования сужаются, особенно если дело получило огласку».
И еще, «когда-то
Но как бы там ни было, различные выдворения и прочие неприятные истории не влияли на добрые отношения, установившиеся между Советским Союзом и Индией. На этот счет Шебаршин хорошо запомнил высказывание одного пакистанского дипломата, занимавшего у себя дома, в МИДе, высокий пост:
«Шпионажем понемногу занимаются все, и едва ли это может вызвать серьезные возражения. Недопустимы попытки подрывать позиции законного правительства».
С этим Шебаршин был согласен целиком.
Нарастала напряженность и в вечном соревновании советских разведчиков со своим всегдашним противником — разведчиками ЦРУ: те в любой стране старались вести себя как дома, вели они себя так и в Индии и, в конце концов, дошли до предела — руководитель правящей партии Индии Шарма обвинил их в подготовке беспорядков в стране, «подрыве отношений Индии с Бангладеш, Непалом и другими соседними государствами».
Дело дошло до того, что против Америки начали выступать студенты. Студенты всегда были людьми вольнолюбивыми, независимыми, не терпящими диктата — и не только в Индии… В парламенте стали все громче и громче звучать голоса, требующие расследования деятельности ЦРУ в Индии. Обстановка накалялась. В воздухе носился запах пороха. Но разведка — не та сфера человеческого общения, где могут звучать громкие, ломающие барабанные перепонки выстрелы. Если тут и звучат выстрелы, то совершенно неслышимые, лишенные звука.
Запах пороха исчез, в Дели приехал Генри Киссинджер, «который заявил, что считает Индию одной из самых важных сил в развивающемся мире». Лестные слова эти пришлись индийцам по душе. Киссинджеру удалось смягчить обстановку, противоамериканские настроения в Индии пошли на спад.
Но столкновения советской резидентуры с американской продолжались.
Один из американских разведчиков взял под колпак нашего гражданина, решив его завербовать. Вместо этого сам угодил под колпак: его решили взять в оборот и так же завербовать. Для этого из Москвы прилетел молодой, но уже опытный, обладающий и полномочиями, и талантом, и возможностями, и безукоризненным знанием нескольких языков сотрудник — один из ведущих специалистов американской линии.
Встреча нашего сотрудника с разведчиком из США продолжалась несколько часов и, как показалось многоопытному советскому специалисту,
Усталый, довольный собою, он готов был уже выпить виски с содовой и льдом в честь победы…
Утром оказалось, что никакой победы не было, скорее, наоборот — к советскому послу явился американский посол с нотой протеста. Это была настоящая оплеуха, которую перенести было трудно, но перенести пришлось.
Американец еще долго возникал перед взорами наших разведчиков, он словно бы дразнил их и делал это, кажется, специально; появлялся то в Азии, то в Африке, то в Индии, то в Гане, то еще где-нибудь, — дразнил, но в контакт не входил: боялся, что на этот раз его обведут вокруг пальца и он попадет в ловушку.
В конце концов он прекратил свои психологические манипуляции и исчез.
Соперничество советской и американской разведок продолжалось.
Ну, а Шебаршин с Медяником не изменяли народившейся традиции — раз в месяц обязательно ходили в ресторан поесть вкусного мяса, приготовленного на решетках. По-аргентински. У одних это называется «барбекю», у других — «асадо».
К мясу по-аргентински хорошо шло красное вино, вообще с вином этим любая закуска превращалась в деликатес, настоящее объедение, можно было, извините, проглотить язык. Мясо обильно сдабривалось перцем, курятина — карри. И это было понятно: жара в Индии стоит невыносимая, на городской улице свариться можно в десять-пятнадцать минут (после этого «блюдо» можно подавать с соусом на стол, прямо, пардон, в ботинках), продукты прокисают мгновенно, и только перец и карри способны этому воспрепятствовать.
Жжет потом во рту нещадно (зато никаких отравлений), погасить пожар можно только хорошим вином. Что Шебаршин с Медяником и делали.
— Как прошло сегодняшнее утро, Леонид Владимирович? — озабоченно, где-нибудь в середине обеда, спрашивал Медяник у Шебаршина.
— Почти никак.
— А именно?
— Позвонил помощник Мишры, попросил срочно приехать. Мишра — старый человек, бывший главный министр штата, вы знаете, — естественно, Медяник знал Мишру, хотя и не был с ним в таких близких отношениях, как Шебаршин.
— Хороший человек, — Медяник одобрительно наклонял голову, — информированный.
— Я приехал к нему, а у Мишры на поляне перед домом человек семьдесят гостей, не меньше, — Шебаршин налил шефу темного красного вина из бутылки, из графина пить было нельзя, можно вместо нормального вина получить старую забродившую колу, — сидят по-буддистски, слушают. А Мишра говорит…
В тихом, чуть скрипучем голосе Мишры всегда было сокрыто что-то завораживающее, колдовское, его, как песню, можно было слушать часами, Мишра мог толковать на любую тему, неведомых тем, где он ничего не знал, для Мишры не существовало, знал все — и почему день сменяется ночью, и отчего в Индии никогда не бывает снега, и сколько стоит квадратный метр пространства на Луне, и что нужно делать верблюду, чтобы проскочить в ушко иголки…