Тайны Космера (сборник)
Шрифт:
Не просто изображение, но ощущения. Почти эмоции. Холодное дерево неким образом помнило тепло. В реальном мире этот огонь был мертв, но желал снова разгореться.
Странное ощущение — понимать, что у поленьев есть желания. Очаг горел долгие годы и кормил семьи многих скаа. Бесчисленные поколения сидели перед ямой в полу и практически постоянно поддерживали огонь. Они смеялись, наслаждаясь короткими моментами счастья.
Огонь даровал им эти мгновения и жаждал делать это и дальше. К сожалению, люди ушли. Кельсер все чаще обнаруживал
Он мог кое-что дать этому огню. «Гори снова, — сказал он. — Снова дари тепло».
В физической реальности это невозможно, но все предметы оттуда могли проявиться здесь. Огонь на самом деле не был живым, но люди, обитавшие здесь раньше, воспринимали его почти как живого — знакомого, теплого друга.
«Гори…»
Из пальцев Кельсера вырвался свет, в ладони вспыхнуло пламя. Он поспешно выронил его и, ухмыльнувшись, отступил. Потрескивающий огонь очень походил на тот, которым пользовались Наж и Крисс. Поленья с танцующими язычками пламени появились на этой стороне.
Костер. Он соорудил костер в мире мертвых. «Неплохо, Кел», — подумал Кельсер. Опустившись на колени, он глубоко вздохнул, сунул руку в огонь и схватился за его сердцевину, после чего сжал в кулаке клуб тумана, который был сутью костра. Костер сложился и исчез.
Кельсер ощущал туман в пригоршне так же, как и землю под ногами, — упругим, но достаточно реальным, если не сжимать слишком сильно. Он спрятал душу костра в карман, практически уверенный в том, что тот не вспыхнет, пока ему не прикажут.
Оставив лачугу скаа, он вышел во двор. Ему не доводилось бывать здесь прежде: они с Джеммелом никогда не заезжали так далеко на запад. Плантации в этих краях представляли собой множество мелких наделов — непривычных прямоугольных построек, низких и приземистых, окруженных большими дворами. Кельсер вышел со двора и оказался на улице, проложенной между десятком похожих лачуг.
В целом, скаа здесь жилось лучше, чем во внутренних доминионах. Но это все равно что сказать, будто утонуть в пиве лучше, чем в кислоте.
С неба сыпался пепел. В первые дни в этой реальности Кельсер его не видел, но со временем научился различать: пепел проявлялся как крошечные, почти невидимые завитки тумана. Кельсер перешел на бег, и пепел взвился вокруг. Некоторые хлопья проходили сквозь Кельсера, отчего казалось, что сам он пепел — выжженная, гонимая ветром оболочка, сгоревший до углей труп.
Пепла навалило слишком много. Он не должен выпадать здесь в таких количествах. Пепельные горы далеко, и из своих путешествий Кельсер помнил, что пеплопады в этих краях случаются лишь раз или два в месяц. По крайней мере, так обстояли дела до пробуждения Разрушителя. По пути попадались призрачные живые деревья, их души проявлялись крошечными завитками тумана, сияющими, как и души людей.
Кельсер догнал путников, бредущих на запад, к прибрежным городам. Похоже, знать уже сбежала в том же направлении, напуганная внезапным усилением пеплопадов и другими признаками разрушения. Пробегая мимо, Кельсер протянул руку, чтобы, коснувшись, получить представление о каждом человеке.
Молодая мать со сломанной ногой прижимает к груди новорожденного.
Старуха, сильная, потому что у старых скаа нет выбора: слабых часто бросают умирать.
Веснушчатый парень в нарядной рубашке, скорее всего, украденной из особняка лорда.
Кельсер искал признаки безумия или буйства. Он убедился, что такие люди часто могли его слышать, хотя дело не всегда было в явном безумии. Многим не удавалось разобрать отдельные слова, но они улавливали призрачный шепот, отголоски.
Кельсер поднабрал скорость, оставив горожан позади. Судя по свету тумана под ногами, это наезженная дорога. За долгие месяцы бега Кельсер понял когнитивную реальность и до определенной степени смирился с ней. В беспрепятственном прохождении сквозь стены и подглядывании за людьми есть определенная свобода.
Но он был так одинок.
Кельсер постарался не думать об этом и сосредоточился на беге и будущей задаче. Время здесь размывалось, и ощущения, что минуло много месяцев, не возникало. Уж лучше так, чем год сходить с ума запертым в Источнике.
Но Кельсер скучал по людям. Он не мог без людей, бесед, друзей. Без них он чувствовал себя опустошенным. Он что угодно отдал бы за то, чтобы Охранитель, пусть и не в себе, появился и поговорил с ним. После бесконечных туманных пустошей сошел бы даже тот беловолосый Бродяга.
Кельсер старался отыскать безумцев, чтобы хоть как-то пообщаться с другими живыми существами, пусть это и не имело смысла.
«По крайней мере, я кое-чем обзавелся», — подумал он. У него в кармане костер. Когда он выберется из этой передряги, а он непременно выберется, точно будет что рассказать.
Кельсер, Выживший в Смерти, наконец взобрался на последний холм, и перед ним раскинулась невероятная картина.
Земля вырастала из тумана, зловещая, темная и необъятная. Она казалась не такой живой, как текучий бело-серый туман, но это было поистине желанное зрелище.
Кельсер издал долгий вздох облегчения. Последние недели выдались особенно трудными. При мысли, что придется еще бежать, становилось тошно, от одиночества в текучем тумане мерещились призраки, в безжизненном ничто вокруг слышались голоса.
Он уже не тот человек, что покинул Лютадель. Кельсер воткнул в землю посох, который позаимствовал с тела мертвого беженца из реального мира. Он упросил посох вернуться к жизни, пообещав новый дом и нового хозяина. Так же он поступил с плащом, который теперь окутывал его плечи, потрепанный по краям, почти как плащ рожденного туманом.