Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков
Шрифт:
После этого Рузвельт и поддержал большинство предложений Сталина, высказанных тем в ходе дискуссий. Потому-то и удалось быстро, без особых разногласий, договориться по многим пунктам. О децентрализации административного управления Германии, выделении, за счет американской и британской, зоны оккупации Франции и включение ее представителя в союзный контрольный совет, на чем особенно настаивал Черчилль. Приняли и предложение Сталина о праве на вхождение в число членов ООН Белоруссии и Украины, хотя отказали в том Литве. В остальных же случаях, при возникновении серьезных расхождений во мнениях, вопросы лишь обозначили, откладывая на будущее и их решение, и окончательные формулировки. Так поступили при обсуждении проблемы расчленения Германии, устава ООН и процедуры голосования в ней, судьбы правительства Югославии, возможности пересмотра конвенции Монтрё, регулировавшей судоходство в черноморских проливах, окончательную величину репараций с Германией.
Предельно осторожно, стремясь к компромиссу, поступили и при обсуждении польского вопроса, которым фактически занимались каждый день конференции,
461
Там же, с. 150, 153, 156, 174, 181.
Полагаясь на верность Сталина своему слову, Черчилль упорно отстаивал именно такое решение польского вопроса в палате общин. «Судьба поляков, — заявил он там 27 февраля, — будет в их собственных руках с единственным ограничением, которое они должны будут честно соблюдать совместно с их союзниками — проводить политику, дружественную России» [462] . Защищая ялтинские соглашения, принятые при его непосредственном участии, от критики, британский премьер не учел лишь одного — возникновения трений между союзниками, и отнюдь не по вине Сталина. Из-за нарушения американской и британской сторонами соглашения с СССР, запрещавшего сепаратное ведение переговоров с германскими властями.
462
Секретная переписка… с. 741.
Омрачили отношения с союзниками, возродили прежнее недоверие к ним Сталина, его опасения, что рано или поздно США и Великобритания станут преследовать сугубо собственные интересы, не совпадающие с интересами СССР, тайные встречи представителя Управления стратегических служб в Берне, Швейцария, Аллена Даллеса с эмиссарами командующего силами вермахта в Северной Италии генерал-фельдмаршала Кессельринга. Встречи, в первых числах марта принявшие уже форму переговоров офицеров союзнической ставки, возглавляемой британским фельдмаршалом Александером, с генералом ваффен-СС Вольфом. Обсуждения ими условий капитуляции 25 германских дивизий. Об этом сразу стало известно в Москве. И хотя, спохватившись, американцы через своего посла Гарримана 12 марта попытались оправдать свои действия перед советским руководством, исправить ошибку оказались не в состоянии. Не сумел сделать того ни Рузвельт в своем слишком запоздавшем послании — от 25 марта — Сталину, ни Черчилль [463] . Они так и не развеяли подозрений Иосифа Виссарионовича.
463
Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны. 1941–1945. М., 1984, т. 2, с. 340–341; Советско-английские отношения, т. 2, с. 321–323.
Ко всему прочему, осложнило сложившуюся ситуацию и ухудшившиеся отношения между Сталиным и Молотовым. В Крыму, на конференции, могло сложиться впечатление, что Вячеслав Михайлович является сторонником более жесткого курса, нежели его шеф. Но к тому наркома иностранных дел вынуждала его профессия со всем свойственным ей «крючкотворством». Как никто иной из узкого руководства, Молотов слишком хорошо понимал всю роль формулировок, тончайших смысловых оттенков в них, которые могли при недоработке привести к любому истолкованию документов, даже в прямо противоположном смысле. После же одобрения «большой тройкой» проектов, он столь же педантично начинал осуществлять решения практически. Именно так поступил на первых заседаниях московской комиссии по делам Польши. Заявил о возможности поездки наблюдателей от США и Великобритании в Варшаву для изучения положения дел на месте. Однако такое предложение, не шедшее вразрез с мнением Сталина во время ялтинской встречи, но позже наложившееся на разведывательную информацию о сепаратных переговорах в Берне, и породило, как можно предположить с большой долей уверенности, недоверие вождя к своему старому соратнику. Подозрение, что неспроста тот слишком охотно идет на уступки неверным союзникам.
Чтобы не выпускать инициативу из своих рук, Сталин полностью взял на себя дальнейшее ведение внешней политики. Отстранил от традиционного, коллегиального обсуждения ее ключевых проблем остальных членов узкого руководства. И сделал это весьма своеобразно, проведя через ПБ 9 марта постановление, по которому все шифротелеграммы НКИД отныне поступали для ознакомления только ему, да, чего избежать никак было нельзя, Молотову. Не ограничившись тем, Иосиф Виссарионович вынудил Вячеслава Михайловича публично отказаться от сделанного им ранее приглашения в Польшу американских и британских представителей. Наконец, внезапно исключил Молотова из состава советской делегации для участия в конференции, созываемой в Сан-Франциско, где предполагалось провозгласить создание ООН. Заменил его послом в США А. А. Громыко, отлично осознавая оскорбительность подобного решения для союзников. Только в последнюю минуту, под давлением Черчилля и Рузвельта, не желая раскрывать перед ними тайны закулисной кремлевской политики, отказался от прежнего мнения. Все же разрешил Молотову возглавить делегацию СССР. Одновременно сменил Сталин мягкую линию на жесткую в трех восточноевропейских странах.
27 февраля заместитель наркома иностранных дел А. А. Вышинский прибыл в Бухарест с важной и ответственной, схожей с той, что выполнял в 1940 году в Латвии, миссией. От имени советского правительства объявил о возвращении Трансильвании под юрисдикцию Румынии. Сделал то, на что не имел никакого права до подписания мирного договора, только который и мог установить границы недавнего сателлита нацистской Германии. Зато в обмен сумел получить подписи короля Михая под выгодными для Советского Союза указами. 28 февраля — об отставке премьера генерала Радеску, а 6 марта — о назначении на этот пост коммуниста Петру Грозу. Правда, формальная демократичность — коалиционность нового кабинета сохранялась. Включал он представителей всех разрешенных политических партий Румынии: национал — либеральной, национал-царанистской, социал-демократической, коммунистической, национал-народной, фронта земледельцев, союза патриотов.
Не стал больше Сталин противиться и властолюбивым устремлениям маршала Тито. Поддержал его официальным признанием, когда тот, нарушив прежние соглашения, занял 7 марта пост главы правительства Югославии, назначив прежнего премьера, Шубашича, министром иностранных дел.
Однако самыми серьезными, угрожавшими разрывом дружественных отношений с Черчиллем и Рузвельтом, стали действия Советского Союза в Польше. Туда советниками министерства общественной безопасности направили сохранявших основные свои должности И. А. Серова — замнаркома внутренних дел СССР, и П. Я. Мешика — зам. начальника главного управления контрразведки («СМЕРШ») НКО СССР [464] . И далеко не случайно практически сразу же после их прибытия была арестована большая группа польских военных и политических деятелей, ориентировавшихся исключительно на Лондон. Представлявших несомненную опасность для КРН как вполне реальные конкуренты и при формировании временного национального правительства, и при проведении всеобщих выборов.
464
РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 2177, л. 6.
Среди взятых под отражу работниками спецслужб СССР и немедленно депортированных в Москву оказался бригадный генерал Л. Окулицкий, с сентября 1944 года командующий АК, а после ее формального роспуска 19 января 1945 года возглавивший аналогичную по задачам подпольную боевую организацию «НЕ» («Неподлеглость» — «Независимость»), открыто объявившую Красную Армию оккупационной. Кроме того, среди арестованных находились вице-премьер лондонского правительства с пребыванием в Польше Я. Янковский, члены подпольного «совета министров» А. Беня, С. Ясюкевич, А. Пайдак, еще одиннадцать человек, входивших в руководство партий Стронництво народове, Стронництво людове, Стронництво праци, Союз демократов [465] .
465
Валихновский. Указ. соч., с. 136; Судебный отчет по делу об организаторах, руководителях и участниках польского подполья в тылу Красной Армии на территории Польши, Литвы и западных районах Белоруссии и Украины. М., 1945, с. 27–31.
Давая санкцию на столь необычные репрессии — на территории независимого государства, Сталин сделал то, о чем, но только как всего лишь о возможном, предупреждал в Ялте. Объяснял началом гражданской войны в Польше, жертвами которой становились прежде всего бойцы и командиры Красной Армии. И потому поначалу встретил понимание и поддержку со стороны Черчилля, вряд ли догадывавшегося о возможных масштабах арестов [466] .
Еще не зная о размахе политической акции, начатой Сталиным, информированный лишь о смене правительств в Бухаресте и Белграде, британский премьер спокойно воспринял происходившее. Даже попытался оправдать поведение Иосифа Виссарионовича в послании Рузвельту от 8 марта: «Уверен, что Вы будете также огорчены, как и я, недавними событиями в Румынии. Русским удалось установить правление коммунистического меньшинства с помощью силы и обмана. Протестовать против этих событий нам помешало то обстоятельство, что когда мы с Иденом находились в Москве в октябре, то, чтобы развязать себе руки в деле спасения Греции, признали, что Россия должна иметь преобладающее влияние в Румынии и Болгарии в то время, как мы возьмем на себя руководящую роль в Греции. Сталин строго придерживался этого соглашения в период тридцатидневных боев против коммунистов и ЭЛАС в Афинах, несмотря на то, что все это было крайне неприятно для него и его окружения…
466
Крымская конференция, с. 102–103.