Тайны Лубянки
Шрифт:
Не без опаски входил он в Кремль – такой знакомый и такой чужой. Чем закончится разговор с вождем? В Центре предупредили: ЦК недоволен. Говорят, будто он сознательно истребляет партийные кадры.
…Сталин смотрел не мигая, как удав, точно гипнотизировал:
– А скажите нам, Успенский, враг народа Ягода не завербовал ли вас?
В горле сразу же пересохло. Откуда-то со стороны он услышал свой голос – хриплый, ломающийся:
– Товарищ Сталин, клянусь вам, я чист перед партией и вами. Я всегда был честным человеком.
Вождь прищурился:
– И
– Что вы, товарищ Сталин. Ягода, наоборот, травил меня. Он, наверное, понял, что я не буду выполнять его шпионские поручения. Сослал в Сибирь.
Сталин молчал. Не торопясь, набил знаменитую трубку, затянулся:
– Хорошо, товарищ Успенский, мы вам поверим. Работайте.
Товарищ Успенский! Товарищ! Господи, неужели пронесло?
– Молодец, – похвалил его Ежов, – ты хорошо себя вел. Так и надо. Теперь можно ничего не бояться. Тебе доверяет сам товарищ Сталин.
Правда, Шапиро19, зам. нач. секретариата наркома, по секрету рассказал, что Ежов до его похода к Сталину уже заготовил на всякий случай ордер – думал, ЦК прикажет арестовать; но кто старое помянет… Да и не мог нарком поступить иначе. Что такое НКВД? Вооруженный отряд партии…
После этой истории они еще сильнее сблизились с Ежовым. Близость эта внешне, может, никак и не проявляла себя, но внутренне Успенский понимал: то, что сам Сталин отпустил ему грехи, Ежов считает собственной заслугой. А значит, не только доверяет, но и покровительствует, относится как к творению своих рук.
«Если вы думаете сидеть в Оренбурге лет пять, то ошибаетесь. Видимо, придется в скором времени выдвинуть вас на более ответственный участок работы». Шифровка такого содержания за подписью Ежова пришла Успенскому в ноябре 1937-го. Долго ждать не пришлось.
В январе начальник Оренбургского УНКВД поехал на сессию Верховного Совета в Москву. В первый же день его вызвал Ежов.
Нарком был уже совершенно пьян. На столе возвышалась бутылка коньяка.
– Поедешь на Украину, – заплетающимся языком изрек Ежов. И, без остановки: – Выпьем?
Ехать на Украину Успенский не хотел. Он вообще ничего уже не хотел. Непрекращающиеся аресты, расстрелы, пытки не могли пройти даром. Пытался глушить поганые мысли алкоголем, но все равно не мог забыться. В ушах постоянно стояли людские крики – начальник УНКВД не гнушался лично допрашивать врагов.
(«Все это, как снежный ком, настолько возрастало, – признается он потом, уже после ареста, – что иногда мне самому становилось страшно. Я понимал, что рано или поздно это кончится плохим».)
Ежов, однако, был непреклонен.
– Вопрос решен, – с пьяным упорством твердил он, – сказано тебе: поедешь, значит поедешь.
Нарком даже решил оказать Успенскому великую честь – лично помочь в работе. Вместе с бригадой сотрудников центрального аппарата НКВД Ежов отправился в Киев. Вот как описывает этот «шефский визит» сам Успенский:
«В Киеве каждый из этой бригады занимался тем, что подбирал материалы для арестов, причем материалы тут же фальсифицировались и давались на санкцию Ежову, который в пьяном виде, не читая материалов и даже не ознакомившись с краткими справками, санкционировал эти аресты. Особенно отличался в этом отношении Листенгурт20, который ставил перед Ежовым вопрос об аресте военных. Он приносил Ежову громадные списки командиров и политработников, а беспробудно пьяный Ежов подписывал их, не зная даже, на сколько человек он дает санкцию.
Тогда же я получил от Ежова санкцию на арест 36-ти тысяч человек с правом судить их решением тройки НКВД Украины.
Вообще, пребывание Ежова на Украине было сплошным пьянством. Комиссары Ежова ежедневно уносили его вдребезги пьяного на руках».
Методику работы наркома Успенский окончательно уяснил летом 1938-го, когда был вызван на заседание Политбюро. Оценку давал ему Ежов. Естественно, представил в лучших тонах. Затем разговор перешел к «оперативным» вопросам.
Из показаний Успенского:
«На вопрос И. В. Сталина, по каким материалам арестован Булах21, Ежов заявил, что на Булаха дает показания Дейч, как на немецкого шпиона. По приезде из ЦК в моем присутствии Ежов вызвал Шапиро и дал ему задание допросить Дейча и добиться от него показаний, что Булах немецкий шпион. Такую же практику я стал применять на Украине».
Ох, лукавил Александр Иванович. Еще задолго до Украины начал применять он «такую практику»…
Из протокола допроса бывшего наркома внутренних дел Белоруссии Б. Бермана22:
«В 1938 году на совещании в НКВД СССР выступил Успенский и заявил, что он спас Красную Армию (!), так как ликвидированные им в Оренбургской области повстанческие организации, вооруженные берданками, чуть-чуть не разоружили мотомеханизированные корпуса Красной Армии».
Нет, недаром газеты называли сессии Верховного Совета судьбоносными. После первой сессии, в январе, он стал наркомом Украины.
Приехав на вторую, в августе, от всезнающего Шапиро услышал сенсационную весть.
– У Ежова большие неприятности, – говорил Шапиро, нервно расхаживая по кабинету, – в ЦК ему не доверяют. Ходят слухи, что замом придет какой-то человек, которого нужно бояться.
Ежов уже и сам предчувствовал неладное. Пить он стал еще больше, хотя, казалось, больше было и некуда. У себя на даче, куда как-то раз затащил Успенского, постоянно твердил, что надо всех расстрелять, лишь бы никто ни в чем потом не разобрался.
Когда Успенский возвращался с дачи в Москву, в голове, несмотря на выпитое, все крепче утверждалась мысль: надо бежать. Что он ответит, если от него потребуют объяснений? За что расстреливал десятки тысяч невиновных? Валить на Ежова? Но Ежова наверняка объявят врагом народа, как это проделали уже с Ягодой, и на этот раз отвертеться не удастся. Об их близости знают все. Мавр сделал свое дело…