Тайны морских катастроф
Шрифт:
По тому времени это был огромный корабль — водоизмещением больше 1300 тонн, длиной 53 метра, шириной 12 метров с высотой бортов в 14 метров. Он имел три палубы, построен из прочного дуба и по скорости должен был превосходить все известные тогда военные суда подобного типа. Команда «Вазы» состояла из 137 человек. Кроме того, на борту должны были находиться еще 300 солдат. Но помимо «содержания» судно выделялось и формой, а вернее сказать, отделкой. Над его «внешностью» трудились лучшие резчики по дереву. Внутри он поражал роскошью убранства кают и других помещений. На носу — позолоченная морда льва с разинутой пастью, на корме тоже позолоченные балконы и галереи с резными фигурами греческих и римских богов
Словом, это был великолепный, эффектный корабль, несомненно представлявший собой грозную силу. Его вооружение состояло из 64 бронзовых орудий: пушек разного калибра и мортир, общим весом около 80 тонн. Стреляли они круглыми и цепными ядрами, ядрами с пиками, зажигательными бомбами и, как сегодня мы бы сказали, картечью, то есть зарядами из пуль и кусочков железа. Располагались орудия в три яруса по каждому борту. Чтобы обладать при таком количестве пушек надежной остойчивостью, кораблю следовало бы быть на два метра шире. Но своенравный король не внял доводам кораблестроителей, не пожелал изменить число орудий и тем самым уменьшить высоко расположенный центр тяжести. Дорого обошелся этот каприз монарха.
…И вот наступило 10 августа 1628 года, воскресенье, погода выдалась тихая и ясная, море в заливе было как стеклышко. «Ваза», полностью построенный и оснащенный, стоял у причала на набережной напротив королевского дворца. На корабль был погружен четырехмесячный запас продовольствия, в том числе 1200 бочек с пивом. Предстояло плавание к одному из островов Стокгольмского архипелага. Здесь, согласно королевской инструкции, фрегат должен был ожидать «дня и часа, которые мы изберем для того, чтобы поднять паруса и отправиться туда, куда мы сочтем необходимым».
А пока что полюбоваться красавцем фрегатом на набережной собралась огромная толпа жителей города. Всем хотелось проводить в первое плавание новый корабль. Прибыл сам король и поднялся на борт своего флагмана. Осмотрев его, он сошел на берег и приказал капитану Сефрингу Ханссену поднять якорь. На судне прозвучала команда: «Отдать швартовы» — и корабль со всеми поднятыми парусами отошел от причала и плавно двинулся в сторону острова Бекхольмен. Как полагалось по обычаю, корабль салютовал двумя залпами из всех своих орудий. На берегу ему ответили береговые батареи. Выстрелы, ликующие крики толпы, звуки музыки — все слилось в сплошной торжествующий гул. Над заливом от порохового дыма стояла густая завеса. Когда дым рассеялся, толпа ахнула. Все увидели, что корабль накренился на левый борт и его мачты вот-вот коснутся воды. Еще через мгновение судно стало уходить под воду. Никто ничего не мог понять. Как такое современное судно могло в один миг затонуть? А главное, в чем причина крушения? Хотя и налетел ветер, но не такой, чтобы опрокинуть плавучую громаду. И все же первопричина оказалась именно во внезапном порыве ветра. Он резко накренил судно, вода хлынула в открытые для производства салюта пушечные порты нижней палубы, находившиеся в одном метре от уровня воды. Как было записано в одном из документов того времени: «Судно затонуло буквально в течение нескольких минут, с поднятыми парусами, флагами на мачтах и всем, что было на борту». А на борту, как говорилось, находилось около пятисот человек. Из них 400 человек утонуло, в том числе и 30 придворных.
Гибель корабля на глазах многотысячной толпы и самого короля повергла Стокгольм в траур. В церквах служили заупокойные мессы по погибшим. Монарх приказал взять под стражу всех, кто уцелел при катастрофе, и предать суду. В том числе и капитана Ханссена, который спасся. Избежал этой участи лишь судостроитель Гибертсон — к тому времени умерший.
Материалы следствия частично сохранились. Они свидетельствуют, что королевский суд не вынес обвинительного приговора никому. Дело в конце концов было прекращено. Возможно, потому, что отчасти вина лежала и на короле. Ведь это он сам установил размеры корабля, не послушав строителей, и по его приказу они форсировали работы по спуску судна на воду. Как бы то ни было, дело закрыли.
Что касается вины капитана, то на вопрос, прочно ли были закреплены пушки, он поклялся, что все было сделано как полагается, и добавил: «Пусть меня изрубят на тысячу кусков, если хотя бы одна пушка не была закреплена самым тщательным образом».
Главный боцман Пер Бертильсон поклялся, что он, слава Богу, был абсолютно трезв и может с чистой совестью засвидетельствовать: паруса, канаты, вся оснастка находились в полном порядке.
Другой обвиняемый, один из строителей, голландец Хайн Якобсон, на вопрос, почему корабль построен таким узким, ответил, что все пропорции утвердил король.
Но, в общем, причина гибели судна так и не была установлена.
С тех пор о затонувшем в результате такого странного случая корабле помнили разве что охотники за сокровищами.
Но вот о нем вспомнил английский инженер Ян Бульмер. Он умудрился спуститься на тридцатидвухметровую глубину и поставить судно на киль. А три с половиной десятилетия спустя, в 1664 году, шведский инженер фон Трейлебен совместно с неким Андреасом Пеккелем подняли с затонувшей «Вазы» бронзовые пушки, всего 53. Итальянский священник и исследователь Франческо Негри был в это время в Стокгольме и наблюдал работу ныряльщиков. Об этом он рассказал в своей книге, вышедшей в Падуе в 1700 году.
По его словам, ныряльщики в эластичных водонепроницаемых кожаных костюмах поместились в колокол, изготовленный из свинца. При погружении ныряльщик, а точнее водолаз, становился на квадратную платформу из свинца, прикрепленную к колоколу цепями — на расстоянии нескольких сантиметров от кромки колокола. Водолаз был вооружен багром и крюками. На дне он мог пробыть не более четверти часа. Сигналы он подавал, дергая за веревку, привязанную к колоколу, в верхней части которого всегда оставался воздух — им и дышал водолаз. Из опасения, чтобы колокол при погружении не накренился — тогда из него мог уйти воздух, — его и делали из свинца. Но дальше удача изменила Трейлебену, и больше ничего существенного ему поднять со дня так и не удалось. Два года были потрачены едва ли не впустую. Неудача охладила пыл новых искателей.
С тех пор о «Вазе», казалось, забыли. Прошло ни много ни мало — целых три столетия. Миновала первая мировая война, за ней кончилась вторая. И вот в конце 40-х годов нашего века нашелся человек, который вспомнил о «Вазе» и поставил своей целью отыскать его и поднять. Этим человеком был инженер Андерс Франсен. С юности он увлекался подводной археологией. Много времени проводил в архивах, собирая данные о затонувших в Балтийском море шведских фрегатах XVI–XVII веков. Он мечтал отыскать и поднять такой корабль.
К 1953 году Франсен, как он потом расскажет в своей книге, которую так и назовет «Ваза», написанной совместно с Э. Клаусоном, собрал достаточно информации. Можно было приступить к практическим поискам. Месяц за месяцем Франсен на своем катере выходил в залив, где потонул «Ваза», делал промеры, исследовал место гибели судна. Мало кто верил в успех его дела. Считали, что корабль давным-давно уничтожен бурями, а останки его занесло толстым слоем ила.
Возможно, ему вспоминались тогда слова французского исследователя морских глубин и писателя Филиппа Диоле, которые Франсен потом поставит эпиграфом к изданному им фотоальбому: «Затонувший корабль — это целый мир, давно ушедший в небытие, это кусок застывшей жизни. На небольшом пространстве здесь собрано, сконцентрировано все, чем богата та или иная эпоха».