Тайны Парижа. Том 1
Шрифт:
Оставшись одна, молодая женщина снова задумалась.
— Честное слово, — прошептала она, свертываясь в клубок на кресле, стоявшем перед камином, и поставив маленькую и красивую ножку на каминную решетку, — как подумаешь, что неделю назад я скучала до того, что решила вступить в брак с лордом Г., а теперь запуталась в такой роман, которых более не умеют писать, то скажешь, что только в Париже и возможны подобные вещи.
И романтическая девушка, вопреки всем таинственным опасностям, которые, по-видимому, угрожали любимому ею человеку, вздрогнула от радостного чувства.
«А теперь, — сказала она себе, — попробуем прийти к какому-нибудь выводу. Раз я являюсь
Фульмен положила щипцы на место, оперлась локтем о колено, положила подбородок на руку и, подобно автору, рассказывающему сюжет своей пьесы артистам, продолжала размышлять:
«Действие происходит в наши дни, в Париже. Главные действующие лица — первый любовник, Арман; главная женская роль принадлежит Фульмен; комик — это простак студент медицины, которого бьют и которому завязывают глаза; таинственную женщину, быть может, изменницу, зовут Дамой в черной перчатке; есть и некоторые второстепенные роли — Блида, Мориц Стефан. При поднятии занавеса Фульмен скучает, ищет романтического любовника, хочет любить человека, который не любит ее и оскорблен женщиной. Ей указывают на такого человека — это Арман. Арман влюблен в Даму в черной перчатке, женщину неуловимую».
Затем Фульмен решила:
«Вместо того, чтобы сражаться с соперницей, я хочу устранить на пути Армана все препятствия и прежде всего сделать его счастливым. Когда я достигну этого, Арман будет принадлежать мне. Счастливый человек утомится своим счастьем и, когда этот момент наступит, даст поймать себя на удочку! Второе действие: Фульмен находит Даму в черной перчатке, она доставляет Арману возможность пробраться к ней и т. д., и т. д. Действие третье: пьеса принимает новый оборот, интрига запутывается. Ожидаемая развязка отдаляется. Блида сознается под острием кинжала, что сын ее в руках неизвестных ей лиц, которые убьют его, если она что-нибудь расскажет; она дает понять, что Дама в черной перчатке обладает какой-то тайной, и, желая узнать эту тайну, Арман подвергается смертельной опасности; может быть, даже, что вместо того, чтобы стараться избежать этой встречи, Дама в черной перчатке ищет ее, и интрига, запутываясь все более и более, становится полна животрепещущего интереса. Таков конец третьего действия. Четвертый акт: Фульмен одна и произносит следующий монолог. Очевидно, Блида является второстепенным лицом и не знает тайны; также вероятно, что Дама в черной перчатке мыкается по свету, имея в виду особую цель, у нее есть какие-то основания переезжать в двадцать четыре часа в новое помещение, развешивать свои портреты, которые исчезают, и заставлять бедного влюбленного мальчика, глупого, как все влюбленные, преследовать ее без всякой серьезной причины, кроме собственного развлечения. Эта женщина — враг Армана. Почему? Ей одной это известно; но есть женщина, которая поклялась узнать это, и эта женщина исполнит это. В тот день, когда Дама в черной перчатке объявила себя врагом Армана, Фульмен, которая любит его, объявила войну Даме в черной перчатке. Борьба сосредоточится между этими двумя женщинами».
«Милостивые государи и милостивые государыни, — прервала себя Фульмен, обращаясь к воображаемым зрителям, — в пьесе будет множество других картин, но пока они еще не готовы…».
И Фульмен погрузилась в размышления и продумала до рассвета.
Она вскочила удивленная, увидав первые лучи солнца, проникнувшие через окна оранжереи. Фульмен позвонила и приказала приготовить себе ванну. После ванны она начала одеваться с помощью камеристки и приказала подать себе карету.
«Решительно, — подумала камеристка, передавая приказание кучеру, — происходят какие-то непонятные вещи, и барыня или сошла с ума, или просто по уши влюбилась в молокососа Армана, что вздумала среди зимы выехать в семь часов утра».
Через десять минут Фульмен села в карету и приказала везти себя в Пасси, на улицу де Помп. Карета остановилась перед маленьким бедным одноэтажным домиком с палисадником и зелеными ставнями. Фульмен вышла из кареты и позвонила. Толстая, уже довольно пожилая служанка в огромном остроконечном чепчике, какие носят нормандки, вышла отворить дверь и, казалось, была сильно удивлена, увидав молодую и красивую даму, закутанную в большую английскую шаль и прятавшую руки в соболью муфту.
— Здесь живет полковник Леон? — спросила Фульмен.
— Здесь, — ответила служанка.
— Встал он?
— Да, сударыня.
Фульмен прошла во двор, не обратив внимания на впечатление, которое она произвела на нормандку.
— Сударыня, как прикажете о вас доложить?
— Ничего не надо.
— Однако…
— Скажите просто полковнику, что друг его сына хочет его видеть.
Эти слова удовлетворили служанку вполне. Она провела Фульмен в маленький зал и просила ее подождать. Две минуты спустя дверь отворилась, и Фульмен увидала входящего полковника Леона.
Те, кто видел полковника лет пять назад, бодрого, с черными волосами и огненным взором, каждая черта лица которого свидетельствовала о железной воле этого человека, с большим трудом узнали бы его теперь.
Полковник сделался стариком, с седыми и редкими волосами, со сгорбленным станом и тусклыми глазами. Годы или угрызения совести довели его до такого быстрого разрушения? Один Бог мог ответить на это.
Он поклонился Фульмен, не будучи в состоянии скрыть своего удивления, и предложил ей кресло у камина, где пылало яркое пламя.
— С кем я имею честь говорить? — спросил он любезно.
— Меня зовут Фульмен, — ответила молодая женщина, скромно опустив глаза. — Я танцую в Опере.
— Вы приехали ко мне по поручению моего сына? — спросил ее старик, и лицо его приняло при этом выражение радости и гордости, а потухший взор заблистал.
Этот человек, всех ненавидевший, презиравший и преследовавший, игравший честью и жизнью людей, вздрогнул с головы до ног при одном имени своего сына, единственной привязанности, которая жила в его каменном сердце.
— То есть, я приехала поговорить о нем, — сказала Фульмен.
— Боже мой! — пробормотал полковник, бледнея. — Неужели он заболел… или дрался на дуэли… Он ранен…
— О, успокойтесь, — сказала Фульмен, — он чувствует себя превосходно.
— Ах, как вы меня напугали!.. И полковник прибавил взволнованным голосом:
— Дорогое дитя! Вот уже три дня, как он не был у меня… О! Я не сержусь на него за это… он молод… я стар… ему скучно со мною… и притом Иов сказал мне…
Полковник остановился и взглянул на Фульмен с любезной улыбкой.
— Что он вам сказал? — спросила танцовщица.
— Что он влюблен… вероятно, в вас… вы так прекрасны и притом лицо у вас такое доброе… и он будет с вами так счастлив, не правда ли?
Фульмен с улыбкой покачала головой.
— Нет, он не в меня влюблен… однако… Ах, полковник! — воскликнула она с благородной искренностью, тронувшей до глубины души старика: — Я могу признаться вам, потому что вы его отец: я люблю его…
— А он вас не любит?
— Нет.
— Значит, он слеп! — пробормотал старик, взглянув на танцовщицу взглядом знатока, умеющего ценить красоту женщин.