Тайны Парижа. Том 1
Шрифт:
— Капитан, — возразил майор, — и это все, что вы хотели мне сказать?
— Все, граф.
— Хорошо, но прежде чем вам ответить, вы позволите мне переговорить с моей воспитанницей?
Майор оставил Гектора Лемблена одного и отправился к Даме в черной перчатке, которой подробно передал свой разговор с капитаном. Молодая женщина выслушала его до конца, не прерывая.
— Этот человек, — сказала она наконец, — окончательно погряз в преступлениях, и нам будет трудно добиться от него признания. Он нашел способ выбраться из безвыходного положения, в которое мы его поставили, и уклониться от объяснений.
— Ваша правда, — согласился майор.
— Он думал спастись, но этим только приблизил себя к гибели.
И она прибавила со злой улыбкой и взглядом, которые приводили в ужас.
— Да, мой добрый Герман, вы можете обещать ему мою руку и можете сказать ему, что я согласна выйти за него замуж.
— Как! — вскричал с удивлением майор.
— Но с одним условием: чтобы он сегодня же вечером уехал в Париж, немедленно хлопотал о нашей свадьбе и позаботился бы о необходимых бумагах для свадебного контракта. А мы подождем его возвращения здесь.
— Возможно ли это?
— Да. Я так хочу. К тому же, он любит меня и исполнит все, что бы я ни пожелала.
— Так я передам ему ваши желания, — сказал граф Арлев.
— О! — проговорила Дама в черной перчатке, улыбаясь. — Скажите лучше — мои приказания. Разве этот человек не раб мой?
— Это правда.
Она указала рукой на календарь.
— Какое сегодня число? — спросила она.
— Четырнадцатое.
— Отлично! Запомните же, мой добрый Герман: тридцатого числа этого месяца капелла замка Рювиньи раскроет свои двери перед Гектором Лембленом…
— И его невестой, быть может…
— Нет, только перед ним одним, перед мертвым и лежащим в гробу.
В тот же вечер Гектор Лемблен уехал в Париж, оставив в замке Рювиньи графа Арлева и Даму в черной перчатке. Тогда последняя сказала майору:
— В отсутствие капитана мы можем заняться немного моим другим обожателем.
— Арманом?
— Да. Чтобы наш досуг не пропал даром.
Она сказала это с холодной усмешкой, которая приводила в трепет даже самого графа Арлева.