Тайны прошлого
Шрифт:
— Мне нужно попрощаться, — сказал он, и я поняла.
Мы подошли к могиле Сьюзи, и мистер Адамс воткнул металлические ножки венка в размокшую землю у надгробия. Я воткнула в центр моего золотистого ангела на палочке и отошла на шаг. Не так уж плохо. Венок здесь смотрелся лучше — с каплями дождя на пластиковых листьях он выглядел почти живым. И ангел, похоже, радовался тому, что нашел работу.
Прежде чем мы высадили Эла на автобусной остановке, он открыл бумажник, набитый фотографиями внуков, и вручил мне поблекший снимок Сьюзи, малышки с каштановыми кудрями и пухлыми щечками.
— Можете забрать и это. — Он протянул мне визитку с потрепанными краями. — Я хранил ее с того самого дня, когда повстречал его. Больше она мне не нужна.
Такси тронулось с места, и я прочитала имя на визитке.
Уильям Т. МакКлауд. Федеральный маршал. Фанат бейсбола. Владелец ранчо. Нефтяник. Отец мальчика по имени Так и двух девочек, Томми и Сэди.
Уильям Тревис МакКлауд, человек, который меня вырастил, всю жизнь носил одно и то же имя. В честь неудачливого командира битвы за Аламо.
Еще прежде, чем Техас стал именем нарицательным, коренные техасцы гордились своими корнями, и большинство из них гордится до сих пор. Однажды во время весенних каникул папа отвез меня и Сэди в Сан-Антонио и показал примерное расположение северной стены Аламо, с которой рухнул с простреленной головой его давний тезка.
Командующий Уильям Тревис, сказал нам папа, перед битвой провел мечом линию на песке. Каждому из своих людей он дал возможность переступить ее и драться с превосходящими силами или с честью отступить. Мы даже не спрашивали, как поступил бы папа. Отступление было не в его природе.
Из-за отца я привыкла делить всех людей на два типа: тех, кто спрыгнет с лодки в бурный поток, чтобы спасти тебя, и тех, кто не спрыгнет.
Такой стандарт мой папа установил в один из летних дней на озере, когда мне было лет десять. Мы целый день катались на водных лыжах и плавали с трубками, пока ветер не начал поднимать сильные волны. Мы с мамой еле вытащили Сэди из воды, чтобы папа отвел наш катер обратно в док.
Мимо пролетела моторная лодка с хохочущими подростками, обдав нас веером брызг и так подпрыгивая на белых барашках волн, что я сразу поняла — они перевернутся. И в полусотне метров от нас так и случилось.
Я еще не успела понять, что происходит, а папа прыгнул в воду гладким чистым движением, которое казалось физически невозможным для такого массивного мужчины. Мама схватила руль и велела нам достать надувные подушки, которые могли использоваться как спасательный круг. Три таких подушки ветер вырвал у меня из рук, и они бесполезными поплавками заскользили по воде. Между волн то появлялись, то пропадали две головы. Еще один подросток пытался уцепиться за перевернутую лодку. Мама подвела катер ближе и выключила мотор, чтобы нечаянно не переехать кого-нибудь.
— Веревку! — крикнул нам папа. Я бросила толстую веревку, всегда привязанную к кольцу на корме именно на такой случай, но силы моего броска едва хватило на жалкий метр. Папа огромными гребками добрался до нее и проплыл метров тридцать до подростков, которых течением уносило на опасное расстояние.
— Тяните! — закричал он. Мы,
— Лиза. Моя сестра… — Девушка с трудом выдохнула это, когда папа добрался до борта. Он устал от борьбы с разбушевавшимися волнами.
Девушка это заметила и лихорадочно заметалась.
— Нас было четверо! Вы должны спасти Лизу!
— Уилл… — я слышала мольбу в мамином голосе. Она хотела, чтобы он остался.
Но папа уже исчез под водой. Прошли три самые долгие минуты в моей жизни, и его голова снова вынырнула, увлекая за собой Лизу. Та была умной девочкой. Она нашла воздушный карман под перевернутой лодкой и все это время молилась. Большую часть прошедших трех минут папа в том же воздушном кармане уговаривал Лизу набраться мужества и выплыть с ним на поверхность. Каждый День благодарения мама Лизы присылала папе открытки, пока не умерла от рака. Лиза теперь работает в неонатальном отделении, спасает жизни других детей.
Я проследила за каплей дождя, оставлявшей след на окне такси. Мне так хотелось верить, что в моих венах течет героическая кровь моего папы. Вопросы о том, какую роль он сыграл в происшедшем, возникали снова и снова, но я отталкивала их. Я позволила себе полностью сосредоточиться на мамином предательстве, потому что в него было легче поверить. Но больше игнорировать вопрос о папе не удавалось.
Та ссора мамы с отцом, которую подслушала Сэди. Подозрения Джека Смита, который сказал, что я родилась под программой защиты свидетелей. Странные звонки Чарлы из тюрьмы. Сумасшедшая история Розалины. Таинственный Энтони Марчетти. Эл Адамс и визитная карточка в моей руке. Я погладила пальцем выпуклую эмблему.
Уильям Тревис МакКлауд.
Твой отец говорит, что защищает тебя.
Те же слова. Не тот отец.
Папа рисковал жизнью ради совершенно чужих ему людей. Я видела, как он это делает. И не знала, что я тоже ему чужая.
Палец миновал рентген в аэропорту без малейших осложнений, а вот с маникюрными ножничками за восемь баксов пришлось расстаться.
— Ты что-то мрачная, — заметил Хадсон, засовывая сумку с моим ноутбуком на полку над нашими сиденьями. — Ты и двух слов не произнесла после выезда из отеля. Кроме «твою мать», когда попрощалась со своими ножничками.
Я не сказала Хадсону о том, что уходила из отеля на встречу с Элом Адамсом. Хотела рассказать, но знала, что он будет в ярости. Свой же вечер Хадсон описал как пустую трату времени. Два часа он ждал, когда появится адвокат Луи, а потом тот посоветовал Луи не отвечать на большую часть вопросов.
— Я просто устала, — сказала я, поднимаясь на цыпочки, чтобы стянуть одеяло, лежавшее на верхней полке у самой стены.
Хадсон жестом пригласил меня на место у окна, я устроилась поудобнее и закрыла глаза. Искрящаяся энтузиазмом стюардесса начала свое шоу, напомнив мне старый выпуск «Субботней ночи» с Тиной Фей. Мои мысли свободно дрейфовали.