Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона
Шрифт:
По высочайшей воле собрался Священный собор. Сцену в Крестовой, где держал ответ Логгин из Мурома, видели единицы. Оттого так много значило, что скажет Иона Ростовский. А Иона принародно помялся, помялся да и выдохнул: «Патриарх Никон таких слов не говаривал!» И сколько бы потом Ермил из Ярославля или некий старец Акакий не подтверждали правду Неронова (Акакия, кстати, и не спрашивали), им, как соратникам отца Иоанна, веры, увы, не было. А главный герой, осознав, что теперь выглядит для всех клеветником, взорвался и излил ужасную тираду на виновника своего позора. Ему бы промолчать, лучше покаяться, а он припомнил и перечислил все прегрешения Никона — от жестокого обращения с подчиненными до неблагодарности Стефану Ванифатьеву и нападок на Соборное уложение 1649 г. Под конец совсем распалился и обругал всех участников собрания за потакание
Примечательно, что Неронов в повествовании о конфликте с патриархом датировал собственный арест 15 августа. Очевидно, это — описка, и свободу протопоп утратил 15 (25) июля. Тогда чрезвычайный собор собрался того же числа, а иск против Логгина в патриаршем дворце рассматривался либо 12 (22), либо 13 (23) июля 1653 г. В промежутке Неронов мог съездить в Коломенское, или Алексей Михайлович вернулся в Москву {52} . В общем, Никон выжил с политического Олимпа самого неудобного оппонента за три дня. Алексей Михайлович не препятствовал этому, во-первых, из солидарности с патриархом, во-вторых, из высших государственных соображений, в-третьих, ради собственной Неронова пользы. Протопопы-пацифисты покидали довоенную Москву за дисциплинарные провинности, значит, временно. В Москве военной их деятельность граничила бы с государственной изменой. А тут уж не ссылка бы им светила, а гораздо хуже. Не дай Бог, эшафот…
В тюремной келье Симонова монастыря, в полном одиночестве Иван Неронов просидел семь дней. На восьмой, видимо, 23 июля (2 августа) 1653 г., протопопа доставили в Кремль. В палатах царя Бориса Годунова побили для острастки, затем в Успенском соборе новый митрополит Крутицкий Сильвестр лишил его сана. Вероятно, через десять дней, 4 (14) августа, Никон с ведома царя распорядился о месте ссылки — Вологодский уезд, Спасо-Каменный монастырь у Кубенского озера. Еще полторы недели ушло на сборы. 13 (23) августа 1653 г. изгнанник двинулся в путь, провожаемый друзьями и прихожанами. Среди прочих возле телеги до окраин столицы шагал и легендарный Аввакум. Через два столетия его восславят как «великого апостола» раскола, мужественного и несгибаемого борца за исконную русскую веру, мученика старообрядца.
Скажи это Никону кто-нибудь в 1653 г., патриарх сильно бы удивился. Кто такой Аввакум? Неприкаянный поп Рождественской церкви села Лопатино, 23 марта (2 апреля) 1652 г. по протекции Неронова поставленный протопопом Входоиерусалимско-Спасского собора Юрьева-Поволского, не прослуживший в нем и двух месяцев. Любимчик Неронова, не очень уважаемый «боголюбцами» из-за фанатичной преданности «хозяину». Царю известный, но не личными заслугами, а похвалами Неронова… Характерный штрих. После ареста отца Иоанна «нижегородцы» написали челобитную в защиту кумира. Аввакум, конечно же, участвовал в сочинении бумаги. Однако Никон велел схватить не его, а двух других персон — протопопа костромского Даниила (попа из Ярославля, в протопопы собора Пречистой Богородицы Федоровской в Костроме пожалованного того же 23 марта (2 апреля) 1652 г.) и вологжанина Семена Бебехова. Первый, похоже, челобитную подавал, второй писал. Даниила взяли под стражу сразу. Семен успел сбежать. Правда, вскоре явился с повинной.
А что же Аввакум? Любимчиком Неронова власти не заинтересовались. И ему никто не мешал явочным порядком попробовать возглавить казанский приход. Вечером 13 (23) августа он, единственный в храме протопоп, ссылаясь на прецеденты замещения им Неронова, вознамерился провести всенощную в Казанском соборе. Но подобная наглость возмутила весь казанский клир. Священники отвергли притязания выскочки, избрав своим «начальником» Петра Ананьева, сына прежнего наставника Неронова из села Кириково, родного брата будущего митрополита Суздальского Иллариона. А фавориту отца Иоанна предложили ведать тем «крылосом», которым тот управлял до тех пор. Аввакум отказался.
Кстати, бузил с горя он с самого утра. Проводив в дорогу «батьку», в приделе Казанского собора, посвященном святому Аверкию Иерапольскому, пытался подменить попа Амвросия. Произнес «полущницу», погнал пономаря бить в колокола благовест. Затем зашагал к дверям самого собора, где, стоя на паперти, внушал прохожим разные нравоучения. Наконец, вошел в храм, желая занять место учителя. Не получилось. И тогда гордый волжанин в ночь на воскресенье устроил свое, «сушильное всенощное бдение» во дворе Неронова. В пику казанцам. Переманив от них больше тридцати прихожан. Молитва в сарае! «Ананьевцы» не замедлили с отмщением, сообщив, невзирая на поздний час, о дерзкой выходке самому патриарху. Рассвет 14 (24) августа все фрондеры встретили на патриаршем дворе, откуда протопопа без всяких расспросов, зато закованным в железо, отослали в Андроньев монастырь, где в подвальной «клетушке» Аввакум протомился десять дней.
Безусловно, его ожидала суровая расправа. Только не за приверженность Неронову, не за стойкость в истинной вере, а за… хулиганство. Ведь Аввакум пусть во гневе, назло заносчивым товарищам, но осквернил православное богослужение. Позорный жребий попа-расстриги, во искупление греха упрятанного в монастырской глуши, теперь маячил перед ним впереди. Перспектива, естественно, не радостная, особенно для того, кто еще недавно гордился ролью помощника знаменитого Неронова. Другие узники — Даниил из Костромы, Логгин из Мурома — теряли сан за убеждения. А он за что? За уязвленное самолюбие?!
Недели через полторы после ареста Аввакум предстал перед судьями. Дело представлялось ясным. Много вопросов не задавали. В списке значился и про челобитную о Неронове, адресованную царю от казанской братии. Вопрос дежурный. А вот ответ судей удивил. «Писал ее Данило Костромский, да я!» — выпалил без пяти минут расстрига-протопоп, после чего выбранил всех недоброжелателей отца Иоанна. Естественно, приговор в тот день не огласили, ибо о новых обстоятельствах надлежало донести Никону. А патриарх понял что к чему без дополнительных уточнений. Посаженная под караул группа протопопа Даниила — ходатаев за Неронова — единодушно приписала авторство текста Бебехову. Так что молодой священник откровенно врал, беря чужую вину на себя. О чем поп казанской церкви Иван Данилов в конце сентября не преминул известить Неронова: «Семен Бебехов сослан в Боровской монастырь… А оправил де его Аввакум, протопоп, что [мол] челобитную складывал яз де Аввакум, а Семен писал, того не ведаю!»
Спустя годы Аввакум в «житии» напишет: «В Никитин день…. меня… привезли к соборной церкви стричь, и держали в обедню на пороге долго. Государь с места сошел и, приступив к патриарху, за меня упросил. Не стригши, отвели в Сибирский приказ».
Здесь все верно, кроме глагола «упросил». Алексей Михайлович не заступался за Аввакума. Протопоп видел, как царь подошел к патриарху, но вряд ли слышал, что оба обсудили накоротке. Мемуарист увязал факт этой беседы со своим помилованием и решил, что оно — результат вмешательства монарха. Однако государь ничем не смог помочь никому из опальных «боголюбцев», даже почитаемому им Неронову. Никон отнял священнический чин у всех. У всех, за исключением Аввакума. Следовательно, и амнистировал будущего вождя 15 (25) сентября тоже Никон. Впрочем, почему амнистировал? Патриарх придумал, причем еще 1 (11) сентября, достойную кару дерзкому, отважному и честолюбивому «адъютанту» Неронова — «за ево многое безчинство» откомандировал с семьей на край русского света, «в сибирский город на Лену», прививать живущему в глухомани обывателю старозаветное благочестие. Не 15 (25), а 16 (26) сентября устами царя Никон всего лишь оставил на волю архиепископа Тобольского Симеона выбрать, где протопопу «в Сибири, в Тобольску или… в ыном городе, быти у церкви». Свыше десяти лет продлится не научный эксперимент. Героем, но не победителем возвратится Аввакум в Москву, чтобы возглавить движение, неминуемо обреченное на поражение {53} .
К 25 сентября (5 октября) 1653 г. — дню встречи царем великого посольства Б.А. Репнина в Троице-Сергиевой лавре — разгром активного ядра радикального крыла «боголюбцев» завершился. Протопопа из Костромы Даниила выслали в Астрахань, муромского Логгина — на родину, в деревню под надзор отца, романовский Лазарь спрятался в Савво-Сторожевском монастыре. Стефан Ванифатьев «всяко ослабел», по едкому замечанию Аввакума, недоумевавшего по поводу отстраненности от вспыхнувшей баталии прежнего лидера, некогда пламенного борца за благочестивость и чистоту веры. Почему-то на то, что «ослабел» не только благовещенский протопоп, но и все архиереи-«боголюбцы», даже друг Неронова — епископ Коломенский Павел, мемуарист-старообрядец не обратил внимания.