Тайны родства
Шрифт:
Вдали от дворцов эльфы жили иначе: занимались своими делами, предавались увлечениям и развлечениям, заботились о семьях, любили близких... если умели. Так ведь и люди не все это умеют.
Словом, в имении я отдыхала. Душой и телом. Ходила гулять по окрестностям, напрочь игнорируя зарядившие дожди, выискивала редкие травки, которые не росли в Ниревии. Не собирала, нет. Еще не хватало тащить с собой горы сена через море. Но показывала их Эниэре, чтобы она приготовила для меня семена, когда наступит подходящий сезон. Семена много места не занимают, их можно и магической почтой переслать. А я подумывала
Мысли о замужестве пугали и грели одновременно. Грели воспоминания о совместно проведенных часах. Пугало представление о браке, как о потере свободы. Нет, я знала, что Лэйриш не из тех, кто посадит жену под замок и запретит ей заниматься чем-либо, выходящим за рамки домашнего хозяйства, но... все равно тревожилась. И ругала себя за это, ведь ничем иным, кроме недостатка доверия, мои тревоги было не объяснить. А потом вдруг вспомнила, что никогда не говорила об этом с Астирой. Для Лэйриша просила счастья в любви, было дело. И о доверии как-то раз, но тогда дело касалось Мариена.
И я попросила Лейтиниэра сводить меня в храм Астиры. Здесь, в Лиотании, не было общих храмов, посвященных всем богам сразу, ставили только отдельные. Ближайшее святилище Астиры оказалось не слишком далеко, на границе владений клана Льерэ. Брат оставил меня там одну, а сам перенесся обратно в имение.
На пороге храма я замешкалась, собираясь с мыслями. О чем я хотела просить? О том, чтобы у нас с Лэйришем все сложилось? А не будет ли это насилием, чем-то вроде приворота? Менее всего я хотела бы привязать к себе любимого каким-нибудь искусственным способом.
Впору было посмеяться над собственной нерешительностью, вот только смешно мне не было: во мне все больше крепла уверенность, что вопросы мои -- это действительно вопросы жизни и смерти. Для кого-то, возможно, это не так. Но не для меня -- с самого начала моего пребывания в этом мире тема брака преследовала меня, каждый раз поворачиваясь совсем не той стороной, которую принято воспевать. Неудивительно, что я стала воспринимать замужество, как конец всему. И в то же время хотелось уже... прислониться к кому-то, найти свою гавань -- в объятиях того, кому доверяю...
Да, вот оно -- доверие! И с этой мыслью я решилась наконец переступить порог святилища. Там я просила Астиру умения доверять и доверяться.
Портал в обратно в имение построила сама, не дожидаясь Лейта. Это был наш последний вечер в Лиотании, поэтому все собрались в гостиной. Лейт выставил на стол бутылку легкого эльфийского вина, не туманящего разум, Эниэра, уложив детей, спустилась с инструментом, отдаленно напоминающим то ли мандолину, то ли лютню и села в кресло, тихо перебирая струны, а потом запела.
Голос у нее был не сильный, но красивый, только песни звучали не только незнакомые, но и не совсем понятные -- на древнем эльфийском языке. Мне приходилось читать на нем, но вживую я его никогда не слышала. Наверно, этим старинным песням она научилась в храме... а может, в семье хранили древние традиции.
Делевиэр сидел в тени, в уголке, и слушал родственницу, широко раскрыв глаза и затаив дыхание. Похоже, он впервые видел Эниэру поющей.
Я и сама, если честно, временами порывалась всплакнуть, но сдерживалась изо всех сил. И немножко сердилась на себя за это, потому что умение отпускать себя рядом с близкими, родными -- это тоже вопрос доверия.
...На следующий день эльфы доставили нас в порт. Формальности в этот раз были пройдены почти мгновенно -- куда проще покинуть Лиотанию, чем попасть в нее.
К отплытию, как и было обещано, явились Легриниар и Вейстиор. Вейста я видела впервые после исцеления, и на мой взгляд это был совершенно другой человек... то есть эльф -- глаза светлые, ясные, полные надежды, словно он заново начинал жить. Собственно, так оно и было на самом деле.
Вейстиор долго держал меня за руки, ничего не говоря, потом поцеловал запястья -- одно, потом второе -- неловко поклонился и отошел, смахивая слезу со щеки. Его брат отвел меня в сторону и вручил что-то вроде свернутого в рулон полотна:
– - Это от Вейста... Сам постеснялся отдать, меня попросил. Ты посмотри уже потом, на корабле, когда отплывете.
Когда отплывали, сердце мое рвалось на части -- значительный кусок его оставался здесь, на эльфийской земле. Удивительно, но Айиоро -- другой мир!
– - казался более близким и достижимым, чем эльфийский материк, скрывавшийся в тот момент за горизонтом.
Когда последние намеки на близость берега исчезли из виду, я удалилась в каюту -- чтобы поплакать наконец в одиночестве. Потом вспомнила о полотне от Вейста и развернула его. Это была картина, изображавшая типично лиотанийский пейзаж с его цветущим изобилием. Удивительным было то, что в изгибах стволов и ветвей угадывались очертания женской фигуры, и в этой фигуре я узнавала себя...
Я долго перебирала подарки лиотанийский друзей и коллег, плакала снова, а потом велела себе спрятать с глаз долой все, что причиняет страдания, и отпустить Лиотанию, перестать себя мучить. И стала думать о тех, кто ждет меня дома, перечитывая последние записки детей и письма Лэйриша. И с каждым мгновением чувствовала, как все больше блекнут краски эльфийского материка в моей памяти и крепнут путеводные ниточки, которые должны привести меня к порогу родного дома.
В этот раз плавание протекало без происшествий. Никто не покушался на мою честь, никому не требовались мои целительские услуги. Разве что Лерех предсказуемо страдал от морской болезни, но за ним самоотверженно ухаживала Нейла. Для нее была заказана отдельная каюта, но девочка уходила туда лишь на ночь, когда убеждалась в том, что ее возлюбленный спаситель спит и не нуждается в помощи.
Погода стояла такая, что на палубе не погуляешь -- дул промозглый ветер, лупил дождь, доски палубы были мокрыми и скользкими. Я пару раз попыталась выйти, а потом оставила эту затею -- никакого удовольствия. В итоге я проводила время в тесноте собственной каюты. Пару раз капитан приглашал в кают-компанию, но мне быстро становилось скучно в обществе деранийских аристократов, и я незаметно, чтобы никого не обидеть, уползала обратно к себе.