Тайны русской империи

Смолин Михаил Борисович

Главнейший вопрос возрождения — вопрос о верховной власти! Вопрос о верховной власти — вопрос о суверенитете! Вопрос о суверенитете — вопрос о государственной чрезвычайной инициативе! Кто имеет право на введение чрезвычайного положения, на право временного игнорирования конституционного права (неследования ему) во имя кардинального переустройства государственного организма, тот и является собственно верховной властью в государстве.

Имперская мощь не может вырасти на пустом месте. Без соответственного настроения нации невозможно фокусировать необходимое огромное количество энергии в отстаивании идеала как внутри своего тела, в котором неизбежно будут антитела (инородцы и прочие асоциалы из своих), так и вовне. Никто не будет добровольно сдавать те позиции, которые нам предстоит вернуть себе по праву рождения. Это вопрос перестройки психологии нации, преодоления уныния и неверия в свои силы, сильно распространенные за последнее десятилетие.

Нам не дадут жить жизнью тихого и мирного «пенсионера» на нашей огромной «даче» (территории), мир не живет без борьбы наций, государств и религий. Можно лепетать о таких утопиях, как пацифизм и гуманизм, но они не смогут нас защитить от реальных геополитических противников, которые не будут долго спокойно взирать на наши огромные богатства и широченные пространства, с каждым годом все менее заселенные вследствие вымирания коренного населения.

Не надо ложно убеждать себя в том, что в начале XXI века невозможны мировые войны, завоевания одного государства другим, национальный геноцид или что-либо подобное. Откуда такая уверенность? На чем она базируется? Люди перестали желать власти над себе подобными? Нет в мире агрессивных военных блоков? Перестала литься кровь в бесконечных межнациональных конфликтах? В мире ощущается какая-то особенная никогда ранее не видимая стабильность и умиротворенность?

Ничего подобного и близко не видно на мировом горизонте. Все идет, как всегда шло в человеческой истории, только на другом витке технического развития и идеологической обработки масс. Люди не изменились в лучшую сторону, скорее наоборот.

Империя и пацифизм. Эпоха XX столетия, эпоха революций и демократий была эпохой коллективного размягчения мозгов, как говорили русские консерваторы-эмигранты. И «интеллектуальной чернью» этой эпохи явились пацифисты. Здесь для ослабления государственности (а армия это один из важнейших столпов любой империи) используется все, в том числе и слезы матерей, не желающих «отдавать» (слово-то какое, как будто речь идет о праве собственности и ее отнятии) своих сыновей в армию, и вопли о гуманизме и прочие интеллектуальные припадки.

А вместе с тем войны никуда не уходят из человеческой истории, и никогда (это больше чем математическая аксиома, это психологическая данность страстного человеческого характера) войны, как крайний выход при ведении международных дел, не выйдут из обихода народов. Если желать прекращения войн, то прежде всего надо запретить людям заниматься политической деятельностью, которая и является по-настоящему источником всякого конфликта, в том числе и военного. А чтобы в свою очередь запретить политику, необходимо прекратить всяческое развитие человеческих обществ, как духовное, интеллектуальное, так и экономическое и физическое. Война, как это ни парадоксально звучит, часть жизни. И сколько бы ни хотели на уровне межнациональном или международном уйти от всевозможных конфликтов — это никаким образом не удастся. С исчезновением политических конфликтов исчезнет и жизнь, их порождающая. Как говорил знаменитый военный философ и историк А.А. Керсновский: «Есть одна категория людей, навсегда застрахованных от болезней, — это мертвые. Вымершее человечество будет избавлено от своей болезни — войны» ^{400} .

Всякий, искренне желающий предотвратить войну и пролитие большой крови, как можно более гарантированно будет всеми силами укреплять свою национальную армию и свое государство, только это будет настоящим деланием, направленным на отдаление всех возможных войн.

Есть два правила, которые оберегают от войн лучше, чем все пацифистские стенания вместе взятые: первое — «Нападают лишь на слабых, на сильных — никогда» и второе — «Надо вовремя показать свою силу, чтоб избежать впоследствии ее применения». Это правила государственной мудрости всех веков человеческой жизни, все же остальное — от лукавого.

Идея власти самодержавия.Во всяком государстве существует верховная власть, которая является волевым стержнем нации. Верховная власть может быть верховной, только когда она не имеет себе равноценного или сильнейшего властного соперника в государстве, то есть когда она самодержавна. Всякая верховная власть всегда самодержавна но своему внутреннему властному содержанию. И в этом смысле личное самодержавие православных императоров, так же как и власть коллективного самодержавия — парламента или организованного народа, — власти самодержавные. Термин «самодержавие» является исторически русским синонимом власти вообще. Разница этих самодержавии в концентрированности верховной власти в одних руках или распыленности ее по миллионам частичек в массе населения. «Кто отрицает самодержавие, — писал русский консерватор профессор В.Д. Катков, — тот отрицает только существующую историческую его форму и хочет поставить на его место скрытую форму западной автократии, где, под прикрытием юридических форм с вытравленным термином самодержавия, маленькая группа населения может жить на счет другой большей или, по крайней мере, управлять ею, и где самодержавие одного разменивается на более жестокосердное многоголовое самодержавие лендлордов, бюрократов и королей фабрик и железных дорог» ^{401} .

Современная ситуация в стране не позволяет нам, если мы конечно хотим жить (не хорошо жить, а вообще жить, что особо стоит подчеркнуть), желать власти, которая будет иметь низкую концентрацию. Задачи, стоящие перед нашим обществом и государством, категорически требуют от нас энергичной и персонифицированной верховной власти, способной мпювенно и энергично реагировать на постоянно меняющуюся мировую ситуацию.

Для нас сегодня важнее помнить о том, что республиканцы римляне при росте своего могущества и государственности пришли к империи, что Карл Великий, объединив франков, думал об империи, что Петр I, выходя на новый уровень развития русской государственности, строил империю, что идеей объединения Германии в XIX столетии (связанной с именем Бисмарка) была империя. Нам важнее изучать опыт великого Наполеона по построению своей империи, а не умиляться тем, что французы в 1789 году взяли Бастилию и учинили республику. Нам нужнее путь Бисмарка и его генералов, приведший к империи 1871 года, чем революционные идеалы 1848 года, давшие писаные конституции.

Для нас возрождение России должно стать возрождением империи, это наш настоящий государственный уровень и естественный государственный вес. Все другие состояния нашего государства — это патология, переносящая свою патологичность на вес области жизни нации. Неужели нам еще не стало ясно, что демократический принцип для России неэффективен и не приносит никаких положительно-ощутимых государственных результатов?

«Ну, не возвращаться же нам в прошлое?» — снова и снова изумленно вопрошают политически запуганные люди. Мы же ответим им, что этот вопросительный возглас год от года все менее остается наполненным каким-либо жизненным смыслом. Прошлое для нас все более становится животворной традицией, все более властным и реальным господином в нашей разрушающейся современности. Еще Н.Я. Данилевский говорил, что вопрос о лучшей форме правления решается историей. А история, сделав кровавый революционный зигзаг, проведя нацию через тернии демократии, повелительно возвращает русских на имперский путь. Мир в отсутствие России вновь становится однополярным, и мы не сможем увильнуть от своей миссии — альтернативы всякому злу, жаждущему безраздельно властвовать на Земле.

Диктатура как путь к империи.Чрезвычайная власть, диктатура, воспринимается нами как последняя мера в руках автократора во времена исключительные для жизни государства и нации. В обычные времена верховная власть должна действовать в рамках бумажных конституционных определений, апробированных исторической жизнью нации, но держаться за букву написанного человеческой рукой закона во времена чрезвычайные есть государственная глупость и даже преступление. Формальное следование всегда несовершенному закону, а в чрезвычайные времена эта несовершенность становится еще более явной, является безрассудством, трусостью, безответственностью или безвластностью верховной власти. Нет большего властного преступления, чем неприменение власти, когда таковое необходимо. Последствием этого всегда были кровавые гражданские войны, революции, анархии смутных времен и подобные им социальные ужасы.

Власть должна быть властной, персонифицированной, сильной, концентрированной, авторитетной и требующей к себе уважения. А для таких великих дел, как возрождение России, — нужна великая власть. И опорой для этой власти должна стать нравственная поддержка нации того, кто взвалит на себя тяжесть дела возрождения России.

«Идея самодержавия, — писал один русский консерватор начала XX века, — не есть какая-то архаическая идея, обреченная на гибель с ростом просвещения и потребности в индивидуальной свободе. Это вечная и универсальная идея, теряющая свою силу над умами при благоприятном стечении обстоятельств и просыпающаяся с новою силою там, где опасности ставят на карту самое политическое бытие народа. Это героическое лекарство, даваемое больному политическому организму, не утратившему еще жизнеспособности…»