Тайны Темплтона
Шрифт:
— Ой, Папа Джин, — заговорил он нежным голоском, — а твоя сестричка так похожа на мальчика! И где только нахваталась таких повадок? Видать, в академии.
Джинджер рассмеялась, поцеловала его в губы и сказала ему:
— Иди. Иди работай, любовь моя. — Когда она, пропустив его в гостиную, повернулась ко мне, глаза ее еще похотливо сверкали. — Ну так что скажешь, Син? Работать сюда пришла? — И она шагнула ко мне, как будто собиралась обнять.
Пятясь к выходу, я вскричала:
— Я
Джинджер поджала губы и уже не улыбалась.
— А я не то про тебя слыхала.
Я пришла в ярость и крикнула ей:
— А мне плевать, что ты про меня слышала, Джинджер! Убирайся ко всем чертям в ад!
Она усмехнулась и ответила почти шепотом:
— B ад? В ад далеко ходить не надо. Мы уже и так в аду, не так ли? И муженьки твои уже машут тебе ручкой.
Я убежала. Дома сердце у меня колотилось так, что мне пришлось выпить изрядную порцию Маджева снадобья. Проснулась я только сегодня, то есть три дня подряд спала. Мари-Клод, хмурая и мрачная, принесла мне в постель чашку бульона. Я выпила его, и у меня появились силы, чтобы написать Вам это письмо.
Пришлите же мне, Шарлотта, доказательства Вашей верной дружбы и помогите мне выбраться из этой беды. Только делайте это поскорее, сразу же как получите это письмо. Пожалуйста, Шарлотта, поскорее, а то я в полной растерянности.
Ваш друг
Синнамон.
С конторки Шарлотты Темпл, Франклин-Хаус, Блэк-берд-Бэй, Темплтон. 7 февраля 1862 года
Моя дорогая Синнамон!
Каких странных вещей Вы требуете от меня! Целых два дня я провела в растерянности и в раздумьях, пытаясь решить, должна ли я выполнить Вашу просьбу, и все же пришла к выводу, что да, должна. Если кто и способен помочь Вам облегчить душу, то это буду я. На сегодня у меня есть два доказательства моей любви к Вам — две тайны, два признания.О первом, я уверена, Вы и так догадываетесь. Прошлой ночью я посветила фонарем в окне отцовского кабинета, и мсье Лё Куа откликнулся. Теперь, Синнамон, быть мне замужней женщиной, и это вселяет в меня радость!
А вот о второй тайне, я уверена, Вы бы никогда не догадались. Помните, как прошлой ночью бегали и кричали люди, как спешили пожарные бригады, и бил колокол? Это горело здание суда — возможно, Мари-Клод рассказывала Вам.
Так вот это была я, Синнамон, — я и есть тот самый поджигатель. Вы, конечно, спросите, как я могла сделать такое? Как, если в это время я находилась у себя дома в Блэкберд-Бэй, в целой миле от того места, в объятиях человека, которому предстоит стать моим мужем? Вы скорее всего не поверите мне, Синнамон, но я даже в точности и не знаю, как я это делаю. Знаю только, что у меня всегда так было — в моменты сильного эмоционального возбуждения я что-нибудь поджигаю. Вот и в ту ночь в Хайд-Холле, после тою как открыла для себя коварство Сюзанны Кларк, я подожгла там какое-то строение, хотя не покидала своей комнаты. И я устроила пожар в типографии Финни в ту самую ночь, когда мсье Лё Куа признался мне в любви. И я устраивала все те пожары, когда еще не встречалась с мсье Лё Куа и очень печалилась, боясь, что никогда не стану женой и матерью! Да, это была я — та, на которую Вы никогда бы не подумали!
У меня всегда было так. Самый первый раз я устроила пожар на пустыре во Франции — я тогда была еще маленькой девочкой и думала, что отец собирается бросить нас. Я стояла и смотрела на пустырь, и от моего взгляда занялась пламенем какая-то сухая трава, огонь уже начал распространяться, но ветер затушил его. И потом, в одной лондонской гостинице, когда моя сестра Дэйзи ударила меня по лицу за то, что я порезала платьице на ее кукле, я устроила пожар в гостиной, хотя играли мы тогда в парке на заднем дворе. А в нашу первую ночь в Темплтоне я подожгла сарай, и потом
В прошлую ночь я была так счастлива, что у нас загорелся суд. Хорошо, что пожарная бригада так споро работает, иначе бедные заключенные сгорели бы все заживо. Когда я нахожу в себе силы управлять своими эмоциями, я могу управлять и огнем. А когда я не могу, вещи сами собой загораются. Вот и здание суда, построенное моим обожаемым отцом, теперь сгорело дотла. Я могла бы сожалеть об этом, но мне не до того — я слишком счастлива.
Я не сомневаюсь, что Вы не поверите мне. Разве человек может обладать такой таинственной силой? Но, Синнамон, это сущая правда! И я докажу Вам это. Сложите дрова в камине сегодня к восьми вечера, но не поджигайте. А ровно в восемь я подожгу их, и они займутся сначала зеленоватым, а потом золотистым пламенем.
Вот Вы и услышали от меня два самых сокровенных признания. Теперь Вы знаете все и можете заглянуть в мою душу. И теперь, пожалуйста, поведайте мне свои тайны, ибо мне не терпится, моя дорогая, облегчить Вашу тяжкую ношу! Только что я чуть не разорвала это письмо, но сдержалась и отправлю его, ибо доверяю Вам всецело.
Ваш дражайший друг
Шарлотта Темпл.
9 февраля
Шарлотта!
Простите мне эти торопливые каракули; я верю Вам — собственными глазами видела, как заполыхали дрова в моем камине. Я несказанно рада Вашему признанию — и вот Вам взамен мое. Ах, я уповаю только, что Вы не станете меня ненавидеть, но если я не сделаю это признание какой-нибудь сострадательной душе, то умру! А признание мое таково: я отравила своих мужей, нет, только троих, а Пол умер естественной смертью, упав с лошади. Годфри и Сэма я отравила стрихнином, Абрахама — мышьяком. Все это я получала от Маджа. Давая мне яд, он шипел заговорщицки: «Да-а, ну и крупные же у вас крысы!» Я просто уставала от мужей, от их назойливых рук, вечно тянувшихся ко мне, уставала от того, что они вечно вламывались в мою комнату, никогда не давая мне побыть одной. Да, знаю, что я ужасный человек и попаду в ад. Но сейчас, когда я призналась Вам, они наконец уходят, я прямо чувствую, как они удаляются прочь, — какое же это облегчение! Они уходят, но я боюсь, что мне придется поступить так же и с Джинджер, — я уже чувствую в себе это возбуждение, оно появлялось у меня и раньше, перед тем как я собиралась травить. Она отравляет этот город, и значит, я должна отравить ее. Когда ее не станет, наш город обретет покой, наш Темплтон выздоровеет.
Ну вот, я сделала это. Теперь Вы знаете все. И Вы должны простить меня — ведь и я знаю Ваши секреты, а Вы теперь знаете мои. У меня такое ощущение, будто вся тяжесть мира свалилась с моих плеч, Я могу наконец дышать, Шарлотта, могу вздохнуть свободно!
Синнамон.
Эверелл-Коттедж. 10 марта 1862 года
Моя дорогая Шарлотта!
Вы излечили меня. Я несказанно Вам благодарна за то, что Вы позволили мне сделать мое признание. Три недели после того как отправила Вам ту записку, я находилась в горячке, но за последнюю неделю стала чувствовать себя лучше. Все это время Вы не писали мне — наверное, Вы заняты любовными глупостями. Кстати, на Вашем месте я бы была осторожнее с этим французом, до сих пор мне не представлялся случай сказать Вам, но, кажется, у него есть свои секреты. Вы у же отдались ему, и это весьма плачевно, но я спешу предостеречь Вас — не отдавайте ему свою руку. Я понимаю, как неприятно слышать такие слова в самом разгаре пылкой любви, но я подумала, что Вам следует услышать это от Вашего искреннего друга. Если Вы не верите мне или Вам нужны доказательства, то я могу предоставить их Вам — просто я была бы рада, если бы мне не пришлось этого делать.