Тайны Темплтона
Шрифт:
И тут я услышала тихий скрежет, как будто у нас под ногами шебуршилась мышь, — я даже заглянула под стол. Распрямившись, я обнаружила, что Ви с Клариссой смотрят на преподобного Молокана. Лицо у того побагровело, щеки раздулись, глаза превратились в щелочки, и этот скрежечущий звук издавал, оказывается, он. Сдерживаться он больше не мог, и тихий скрежет сменился раскатистым хохотом. Он заливался до слез, аж стул под ним ходил ходуном, скрипел, трещал и едва не разваливался. Глядя на то, как он покатывается со смеху, как трясется на его мясистом пузе крест, я тоже не смогла сдержать улыбки.
— Ну ты даешь, Вивьен!.. — с трудом выговорил он, давясь от смеха. — Ну надо же, подожгла ему крыльцо!
— А вот это уже круто, — сказала я матери. — По правде, ни за
Горделиво поведя бровью, мать ответила:
— А ты думала, я до конца жизни теперь буду общаться только с каким-нибудь занудой?
Кларисса явно хотела что-то сказать, даже губки скривила в своей иронической манере, но передумала и поспешила уверить Ви:
— Кто? Ты? Нет, Ви. Ты и какой-нибудь зануда вместе — да быть такого не может! — И она подмигнула моей матери, а я сделала вид, что этого не заметила.
Я смотрела на Молокана, как он отирает вспотевшее лицо и усмехается в чашку, протянула руку и похлопала его по плечу.
— А знаете, — сказала ему я, — по правде говоря, вы только что сняли камень с моей души. Судя по всему, вы действительно подходите моей матери.
— Ну, я рад! — И он снова расхохотался.
Глава 33
ТЕРАТОЛОГИЯ, ИЛИ О ЧУДОВИЩАХ, ЗАПЕЧАТЛЕННЫХ НА ХОЛСТЕ, НА ДЕРЕВЕ, В ЧЕКАНКЕ, НА КАМНЕ, В НАСКАЛЬНЫХ РИСУНКАХ И В ЗВЕЗДАХ
Сей образ живет в моем мозгу как нарост.
Чувствую я, что таится в нем какая-то загадка.
Прошло несколько недель после гибели чудовища, и мы постепенно начали забывать о нем. Съемочные группы разъехались; водолазы выныривали и только разводили руками; глубоководные батискафы исследовали дно, но так и не нашли следов гада или его потомства; даже детишки, забыв о страхах, снова плескались в воде. Последние теплые дни августа и раннего сентября проходили в нормальном и даже, пожалуй, слишком нормальном режиме.
И вдруг, когда мы почти уже не вспоминали о нашем милом звере, он снова напомнил нам о себе. Доктор Герман Хван разразился научной статьей в шестьдесят три страницы — и что примечательно, вышла она в том же журнале «Природа», где была опубликована наша с Дуайером работа. «Новый вид, подвид или семейство? Что мы знаем о темплтонском чуде». Статья с таким названием предшествовала научной работе коллектива авторов под руководством доктора Дуайера «Археологические находки как свидетельство присутствия человека на Аляске более чем за 25 тысяч лет до нашей эры». (Это ж надо было так озаглавить научную статью! Какая описательность! Все равно как если бы в названии «Анны Карениной» значилось… о женщине, которая оставляет свою семью ради другого мужчины, мучается чувством вины и бросается под поезд, а также о нравственных исканиях Левина, человека, который ищет путь к Богу и наконец находит. Все-таки выбор названия научной публикации требует определенного таланта.)
То есть сразу две научные сенсации, как дуэль на банджо.
Больший интерес, конечно, вызывала статья о темплтонском чудовище. На замысловатом языке непонятных научных терминов (и с чего это ученые взяли, что непонятность изложения выглядит более научно?) доктор Хван утверждал, что чудовище из нашего озера является уникальным и единственным за всю историю жизни на Земле, и далее приводил целый список обоснований своего мнения.
Статья гласила, что обнаруженное в нашем озере чудовище было объявлено по результатам ДНК-анализа плацентарным млекопитающим разновидности Cetariodactyla, относящейся к роду, от которого произошли парнокопытные (свиньи, гиппопотамы, олени) и китообразные (киты и дельфины). (Идея довольно дикая — вообразить, что через миллионы лет после того, как первая рыба выбралась на сушу, какое-то глупое парнокопытное глянуло на воду и решило сдуру нырнуть обратно! Так оно, конечно, и было, и никак иначе. Просто вместо
Благодаря костному анализу удалось установить приблизительный возраст нашего чудовища — более двухсот лет, а также определить общую продолжительность внутриутробного развития по плоду, найденному в чреве чудовища, — около двадцати лет. Подумать только — двадцать лет в материнской утробе! Внутриутробный возраст найденного детеныша составлял примерно десять лет; при этом у него еще не было глаз, он имел размеры шестилетнего ребенка и, несмотря на хвост и очень длинную шею, так трогательно сжимал на груди крохотные ласты-ручки, что одна из женщин-исследователей, мать аутичного ребенка, не смогла сдержать слез, когда детеныша извлекли из материнского чрева. Благодаря этому факту было выдвинуто предположение, что чудовище уже производило на свет потомство хотя бы раз. Уже на следующий день были предприняты новые попытки обследовать дно озера, но все они оказались безрезультатными. Не помогло даже глубоководное океаническое оборудование. После этого ученые сделали еще одно открытие — что сосцы у Глимми носили атавистический характер и выглядели так, словно не предполагали никаких молочных желез.
Ко всему прочему у чудовища были обнаружены острые твердые черные зубы в три ряда, явно рассчитанные на пережевывание рыбы и озерных водорослей, являвшихся для него пищей. Легкие его напоминали огромные резервуары, вмещавшие трехмесячный запас кислорода, благодаря чему Глимми мог выныривать на поверхность только четыре раза в год. Кроме того, животное обладало таким толстым и плотным слоем жира, что наших промысловых китов по сравнению с ним можно было считать легковесами. Одна унция жира Глимми, когда ее зажгли, горела пятнадцать часов и запах имела весьма любопытный, очень свежий — смесь сосновой смолы и озерной воды. Конечно, такой слой жира был необходим животному, чтобы переносить жестокие зимы подо льдом глубоководного озера, а также для поддержания большой массы тела.
Глимми имел четыре конечности; передние напоминали забавные маленькие ручки, очень похожие на человеческие, только без больших пальцев. И хоть животного никогда не видели на суше, было совершенно очевидно: оно умеет передвигаться и по земле — просто, по-видимому, за последние лет сто — сто пятьдесят утратило этот навык по причине громоздкости.
Подобно киту Глимми имел разделенные ушные косточки. Сложное строение внутреннего уха подтолкнуло ученых к гипотезе, что животное обладало редчайшим и чистейшим слухом, несопоставимым со слуховой системой ни одного живого существа на планете. Именно такой чуткий слух позволил пугливому и осторожному Глимми долгое время оставаться незамеченным — человека он чуял на огромном расстоянии, выныривая только по ночам или в туманную погоду.