Тайны волхвов. В поисках предания веков
Шрифт:
На этой стороне кургана было очень холодно, в нишах еще лежал снег, хотя уже было начало мая. Здесь не было никого, кроме нас, и царившую на террасе полную тишину нарушало лишь посвистывание ветра в трещинах колоссальных статуй. Каким-то образом эти статуи доносили до нас свою мощь и живучесть, но ощущения, которые они вызывали, не были теми, которых можно было бы ожидать. Антиох не представлялся холодным и безжалостным себялюбцем, хотя расположение собственной статуи по правую руку от Зевса и выдавало его несомненное тщеславие. Поистине огромных трудов стоило его народу сооружение столь удивительного памятника, и можно было лишь посочувствовать усилиям его создателей, добывших в карьерах и затащивших наверх огромные каменные блоки, из которых были изваяны колоссы. Работа же по сооружению могильного кургана — при высоте в 50 метров он немногим меньше пирамиды Микерина[44] — была, возможно, добровольной. Я легко мог представить, себе бригады рабочих, врубающихся в известняковые утесы ниже по склону горы и разбивающих огромные глыбы на
Если судить по надписям, вырезанным на спинах колоссов, Антиох соорудил это захоронение с определенной целью. Оно строилось не как простая усыпальница, а как место, где он мог бы собирать свой народ для религиозных празднеств, посвященных его дню рождения либо коронации. Сознавая власть символов, как любой священник, Антиох построил храм богам на вершине местного эквивалента горы Олимп. Здесь люди явно поклонялись планетарным богам и отправляли таинства, связанные с восходом и заходом. Будучи высочайшей точкой его царства, эта вершина была символически ближайшей точкой к небу и местом, где люди могли общаться с богами. Я заподозрил, однако, что это было чем-то большим, нежели тщательно продуманной усыпальницей с олимпийскими претензиями. Здешняя необычная атмосфера напоминает чем-то египетские пирамиды. Может ли этот комплекс, подобно Гизе, быть тем, что Гурджиев называл «легоминизмом»? Короче говоря, не содержит ли он секретное послание, обращенное в будущее? Многое подсказывает, что так оно и может быть, в том числе и любопытный «Гороскоп Льва». Я решил, что займусь этим вопросом по возвращении домой.
Спускаясь с горы Нимруд той же ухабистой дорогой, мы заглянули в другое известное святилище Коммагена в Эски-Кале (Старая крепость). Здесь мы посетили то, что когда-то было главной духовной святыней древнего Коммагена, поскольку она была гораздо доступнее жителям столицы — Арсамеи-на-Нимфее, и, в отличие от пика горы Нимруд, они могли посещать ее круглый год. Поднимаясь по крутой тропинке по обрывистому склону утеса, мы наслаждались великолепными видами, открывавшимися на этот раз на долину реки Нимфеи. Поблизости оказался разбитый рельеф с изображением Антиоха, пожимающего руку богу, которого опознали как Аполлона-Митру. Выше по склону находится пещера, которая, как полагают археологи, могла быть усыпальницей отца Антиоха Митридата I. Сама по себе пещера была бы неинтересна, если бы не заканчивающийся тупиком ход неизвестного назначения в ее задней части. Перед самой пещерой, на краю откоса находились фрагменты рельефа, на котором могли быть изображены отец с сыном, также, видимо, обменивающиеся рукопожатием.
После посещения пещеры мы поднялись выше по склону к тому, что очевидно является самым важным и лучше других сохранившимся святилищем на этом холме. Здесь находится еще один огромный рельеф с изображением царя Коммагена — то ли Митридата, то ли Антиоха, — обменивающегося рукопожатием с Гераклом. Как и на рельефах на Нимруде, последний изображен как мощный обнаженный мужчина с бородой и огромной дубиной в левой руке. Рядом с рельефом в скале выбита длиннейшая в Малой Азии надпись на греческом языке. Она объясняет, как Антиох соорудил этот памятник своему отцу Митридату и повелел проводить здесь ежемесячно определенные церемонии в его честь. Под надписью в склоне холма прорублен еще один тупиковый ход. Этот тоннель, расчищенный немецкими археологами в 1953–1956 годах, простирается на 158 метров и имеет наклон в 35 градусов. Немцев, надеявшихся в результате своих усилий найти усыпальницу Митридата в египетском стиле, ждало разочарование. Цель прокладки тоннеля остается загадкой, никто не знает его назначения, а предположение, что он не был закончен и должен был служить путем спасения из замка, расположенного наверху, в настоящее время отвергается в пользу неизвестного ритуального использования. Осматривая этот шахтный ствол в поисках ключей, я вынужден был признать, что сбит с толку. Но, вспомнив «Тайну Ориона» и тот факт, что так называемые «вентиляционные шахты» внутри Великой пирамиды имели ритуальное назначение в том смысле, что они указывали на определенные звезды, я невольно подумал, что то же самое могло иметь место и в Арсамее.
Покинув мемориал, мы спустились с холма и вновь сели в микроавтобус. Окружавший нас ландшафт обладал некой магической красотой, и мы представили себе Митридата, Лаодис и Антиоха, наслаждающимися жизнью в такой среде. Мы обратили внимание на отсутствие крупных деревьев. Если бы коммагеняне и сегодня должны были передавать ассирийцам в качестве дани 300 бревен в год, им пришлось бы трудно. Утрата лесного покрова привела — как и во многих других районах мира — к тяжелым последствиям. Склоны холмов сильно эродировали, и ныне на удалении от речных берегов мало что растет, кроме кустарника. Но и последний регулярно обгладывают козы из-за частого отсутствия кормов, так что невелик
Оставив позади страну холмов, мы достигли моста через ручей Сендере, приток Нимфеи. Это удивительное сооружение 7 метров шириной и 120 метров длиной было построено по приказу римского императора Септимия Севера (193–211 гг. н. э.). На обоих его концах были воздвигнуты парные колонны — в честь, на одном конце, его самого и его супруги Юлии, и на другом — его сыновей Каракаллы и Геты. После смерти Севера возникла ожесточенная борьба за трон, и Гета был убит по приказу Каракаллы. Как следствие этого, была снесена и посвященная Гете колонна, так что теперь остались только три. Глядя на этот мост, невольно задумываешься о том, как часто тщеславие, архитектура и политика идут рука об руку. Тем не менее мост многое говорит о римском инженерном искусстве, поскольку остается целым и невредимым до сих пор после примерно 1800 лет постоянного использования.
Перед тем как покинуть Коммаген и вернуться в Урфу, мы посетили еще один необычный курган, считающийся некоторыми исследователями местом захоронения женской половины царствовавшей династии. Другие полагают, что его использовали для ритуалов в зимние месяцы, когда оказывались недоступными другие святилища, расположенные выше в горах. Как бы то ни было, этот курган всё еще производит сильное впечатление, хотя при высоте всего метров в 35 он ниже своего аналога на вершине горы Нимруд. Здесь нет сидящих статуй богов, вместо них были поставлены прямостоящие колонны. Изначально они стояли на равном удалении (группами по три колонны) к югу, северо-востоку и северо-западу от кургана. Их ритуальное значение неизвестно, и до сих пор стоят только четыре из них. На верхушке одной помещен орел (давший памятнику турецкое название «Каракус», или «Черный дрозд»), на другой — безголовый лев, а на третьей — сцена «рукопожатия», возможно, одной из цариц с одним из богов.
Оставив позади все эти любопытные памятники пропавшей цивилизации, мы снова оказались в Кахте. Близилась ночь, и мы стремились скорее вернуться в Урфу. День стоял неплохой, хоть и облачный, но погода быстро переменилась. Небо заволокли темные тучи, и в путешествии на микроавтобусе из Адьямана мы испытали все «прелести» месопотамской бури. Гигантские молнии рассекали небо, и ливень лил как из ведра. Вскоре дорога оказалась полностью затопленной, как если бы прорвало плотину Ататюрка. Когда мы прибыли в Урфу, главная городская магистраль, естественно, названная бульваром Ататюрка, накануне сухая и пыльная, превратилась в реку. Таково было неудачное начало следующего этапа нашего путешествия, когда замерзшие и заляпанные грязью мы поселились в единственном приличном пристанище города — отеле «Харран».
В ту ночь я разболелся не на шутку. Я отказался от жаркого из перцев, предложенного нашим добрым гидом-курдом, и на протяжении всей недели, что мы находились в Турции, старательно избегал есть кебабы. Нам никогда не узнать, была ли вызвана моя болезнь свежеиспеченным хлебом из питты, который мы ели в деревенской пекарне близ Кахты; ледяной ключевой водой, выпитой на полпути вверх по склону Нимруда, или чем-то несвежим, съеденным в гостинице Адьямана. Ясно было одно: я серьезно болен, а мы по глупости оставили нашу аптечку вместе с половиной нашей одежды в гостинице близ Фесии, в которой мы поселились после нашего возвращения с востока. Наступил вечер пятницы, и вскоре должно было закрыться все, в том числе и соседняя аптека. В отчаянии мы поспешили в нее, и я попытался объяснить, что мне нужно, а обслуживающий персонал не менее отчаянно пытался понять меня. Но между нами был языковой барьер, и, как мы ни старались, нам не удалось понять друг друга. В конце концов мне продали какие-то таблетки от несварения и бутылочку с аспирином. Совсем не то, что нужно. Страдая инсулинозависимым диабетом, я оказался не просто в незавидном, но и прямо-таки опасном положении. Так как аптеки закрылись на выходные и невозможно было достать нужное лекарство, я вынужден был поддерживать содержание глюкозы в крови, ничем не загружая свой желудок. Худшее же заключалось в том, что наш рейс в Анкару и, следовательно, наше возвращение в Фесию откладывались до вторника. Как бы ни повернулись события, мы должны были улететь этим рейсом. Тем временем суббота плавно перетекла в воскресенье, а воскресенье в понедельник, и мне не становилось лучше. Мы поняли, что не сможем не только посетить Харрон, но и даже осмотреть Урфу.
В тот вечер, когда я был прикован к постели уже третий день, я впал в бредовое состояние, сопровождавшееся сильными галлюцинациями, во время которых перед моим мысленным взглядом проносились живые сцены, разворачивавшиеся в роскошных дворцах, храмах и замках. В этом полусонном состоянии я повстречался с мужчиной, которого принял за монаха. Он повел меня вверх по винтовой лестнице, дабы показать мне то, что он называл чудесами Эдесы (древнее название Урфы, о котором я практически забыл). Ступеньки, балюстрады и многое другое из окружавшего меня были сделаны из изящной филиграни, из тщательно вырезанной древесины, инкрустированной перламутром. Все это походило на Багдадскую беседку у самых красивых палат стамбульского дворца «Топ-капи», только еще больше и даже изысканнее украшенную. Так — объяснил монах — выглядела когда-то Эдеса, город, великолепию которого завидовали во всем мире.