Тайны войны
Шрифт:
В соседней комнате, как сказала мать, жил одинокий глухой садовник. Его никогда не бывало дома, и Челино-старший мог рассчитывать, что здесь он избавлен от посторонних взоров.
Мать вскоре ушла на господскую кухню. Луиджи осмотрел все, заглянул в простенок, поросший прошлогодней сорной травой, заваленный битым кирпичом, черепицей. Он остался доволен – в случае чего через окно можно выбраться за пределы владения графа Чиано.
В каморке Луиджи безвыходно провел трое суток. На четвертый день он вдруг исчез и не появлялся неделю.
Раз ночью он пришел вдвоем с тем самым Орриго, который в прошлом году заходил к ним и передавал привет от Луиджи. Луиджи был весел и оживлен, но в то же время Кармелина заметила, что вел он себя беспокойно, часто прислушивался, – видимо, нервничал.
Пришли они, когда Кармелина спала. Последнее время она не запирала дверь – так просил Луиджи. Но сам он, когда приходил, запирался на ключ и еще накидывал крючок. Кармелина провела рукой по лицу, чтобы разогнать сон, и встала с кровати. Луиджи сказал ей:
– Мать, не могла бы ты пойти ночевать домой? Нам очень нужно поговорить. Ты уж извини нас...
– Ну что ж, если так нужно...
Кармелина начала собираться. Впрочем, какие там сборы – натянуть башмаки да накинуть шаль... Орриго что-то сказал Луиджи. Что – она не расслышала.
– Правильно, – согласился пасынок. Он подошел к матери, взял ее за руку и сказал: – Послушай, мать, а что, если ты сделаешь иначе? Посиди на скамеечке здесь, у входа, пока мы будем разговаривать. Если придет кто посторонний, предупреди нас. Ну, хотя бы заговори громко. Ты, верно, устала, но...
– Ладно уж, ладно. Пойду...
– Мы недолго, мать, какой-нибудь часик. Замерзнешь – приходи греться.
Проговорили они не час, а всю ночь. Что-то еще сочиняли и спорили. Кармелина дважды заходила греться, и тогда мужчины говорили шепотом. Оба ушли под утро, когда стали отчетливо видны контуры церкви святого Марка. В это время улицы Рима заполняются трудовым людом, спешащим на работу.
Кармелина рассчитывала, что ей удастся еще часок соснуть, но прибежала взволнованная Анжелина. Прибежала перед работой по дороге на фабрику.
– Бруно приехал, мать! Ты слышишь? – расталкивала она Кармелину. – Приехал Бруно! Вот радость-то! Раненый...
Анжелина встала на колени и уткнула голову в плечо Кармелины.
– Чего же плакать-то? Радуйся! – Мать провела рукой по волосам Анжелины, косынка сбилась с ее головы.
– Это от радости. Я так счастлива... – Засмеялась с глазами, полными слез. Чмокнула мать. – Ну, побегу на работу. Может быть, отпрошусь с обеда. А ты, мать, не смогла бы прийти пораньше? Бруно один там.
– Не знаю. Сегодня у господ большой вечер. Вряд ли вырвусь... Да когда он приехал?
– Вчера вечером. Мы с ним столкнулись на лестнице... Ой, как это здорово!
Анжелина убежала. Кармелина решила больше уж не ложиться. Пошла на кухню. Вырваться домой ей не удалось ни днем, ни вечером. Отпросилась только на другой день, но зато пришла вместе с Луиджи. Он пришел ночевать и узнал новость. Решили, что с Бруно лучше встретиться дома. Здесь неудобно, вызовет подозрение, что к судомойке ходит много народу.
IV
Так вот они и встретились – Луиджи и Бруно. С вечера поговорить им не удалось – сидели за столом вчетвером, пили вино и говорили обо всем и ни о чем. Так всегда бывает при встрече. Счастливая Анжелина ежеминутно вскакивала из-за стола то за тем, то за другим, а Бруно сидел на кончике стула или, прихрамывая, расхаживал по комнате. Рана его заживала, но все еще давала себя чувствовать.
Луиджи заночевал дома. Братья поднялись поздно. Женщины давно ушли на работу. Стали хозяйничать сами, приготовили завтрак, допили вино, оставшееся в жбане. Луиджи спросил:
– Ну, как, братишка, доволен жизнью?
– Как сказать... Если бы не война, жить можно.
– Я вижу, пришлось тебе повоевать.
– Да, – Бруно усмехнулся, – больше от войны бегаю, чем воюю. В отца пошел, потомственный дезертир. Ты как будто иной.
– Почему? На твоем месте я тоже бегал бы.
– Зачем же тебя понесло воевать в Испанию? Сначала я думал, что ты правда поехал во Францию на работу.
– Это другое дело. Война войне рознь.
– Для меня все равно. Лучше сто раз быть трусом, чем один раз покойником. Я думаю, как все итальянцы.
– Муссолини тоже так думает, считает наш народ бездарно трусливым. На самом деле не так. Вспомни Гарибальди.
– Что Гарибальди! А Капоретто? Я помню, отец рассказывал, как они драпали... Подожди, подожди, – Бруно остановил брата, который хотел перебить его. – Подожди. Французы нас побили, хотя мы как будто бы выиграли войну? Побили. Я сам едва унес ноги. В Северной Африке мы отступаем? Отступаем. Скажешь, от храбрости? Так, что ли?! А сейчас греки поддали нам пониже спины. Удивляюсь, как мы захватили Албанию! Наверно, потому, что меня там не было, – Бруно засмеялся. – Скажешь, не прав я?
– Прав и не прав. Сначала ты мне скажи: зачем тебе воевать с греками?
– То есть как?.. Не знаю...
– В том-то и дело. И другие солдаты не знают... А после того, как захватили Албанию, ты лучше стал жить?
– Не замечал что-то...
– А граф Чиано, у которого наша мать работает судомойкой? Ты знаешь, что он стал богатейшим человеком в Италии, прихватив себе албанские рудники?
– Ну и что же? Мне от этого ни жарко ни холодно. – Бруно все еще не понимал, к чему клонит Луиджи.