Тайны выцветших строк
Шрифт:
Научный сотрудник архива С. А. Белокуров, к которому Тремер обратился за справкой, высказал предположение, что Маттеи просматривал «бумажную рукопись Гомера» не позже 1780 года, когда был выпущен тот самый каталог, в котором он упоминал об этой рукописи. Значит, в то время она находилась в архиве и, по-видимому, еще не была разделена надвое.
Не была ли часть рукописи изъята именно во время этого просмотра? И как раз та часть, которая через несколько лет оказалась собственностью Маттеи? Вот какой напрашивался щекотливый вопрос!
Профессор Тремер, осведомленный о безупречной
Белокуров решил прежде всего навести кое-какие справки в канцелярии Московского университета, по приглашению которого Маттеи еще в 1772 году впервые приехал в Россию. Но архив этой канцелярии сгорел вместе с университетской библиотекой во время пожара Москвы при нашествии французов в 1812 году.
По случайно уцелевшим в университете документам удалось установить, что указом Екатерины II от 28 апреля 1782 года ординарному профессору [4] Московского университета Христиану Фридриху Маттеи было присвоено звание коллежского асессора. В 1784 году он стал уже надворным советником, но в том же году неожиданно уволился «по нездоровью своему и фамильным нуждам» и вернулся на родину.
4
О р д и н а р н ы й п р о ф е с с о р — штатный профессор университета, входящий в его Большой академический совет. Из ординарных профессоров выбираются ректор и деканы факультетов.
Когда же князь Потемкин через русского посла при саксонском дворе предложил ученому снова приехать в Россию для занятия кафедры древней филологии в создаваемом в Екатеринославе университете, Маттеи опять сослался на недомогание, не помешавшее ему, впрочем, исполнять хлопотливую должность ректора известной Мейссенской провинциальной школы, а также преподавать в Виттенбергском университете. Но в 1804 году эллинист после двадцатилетнего перерыва все же возвратился в Москву, где в 1811 году и умер. Могила его и сейчас выделяется на бывшем Немецком кладбище своим огромным гранитным памятником.
«Христиан Фридрих Маттеи, — прочел Белокуров в «Словаре профессоров и преподавателей Московского университета», — был истинно ученый и просвещенный муж, пользовавшийся величайшим уважением не только при Московском университете и вообще в России, но и во всем ученом европейском мире. Он обладал обширными и разносторонними познаниями по различным отраслям наук».
Но Белокурова интересовала не столько служебная деятельность маститого ученого, сколько та, которая протекала вне стен университета. О ней тоже не забыл упомянуть
«Два наших книгохранилища, библиотеки святейшего синода и синодальной типографии, представляли обильный и драгоценный материал для искусного деятеля на поприще классической древности», — сообщал автор этой большой биографической статьи.
Двенадцать лет подряд занимался Маттеи описанием рукописей двух московских синодальных библиотек и в течение этого времени издавал свои труды, неизменно посвящая их какому-нибудь влиятельному лицу: князю Потемкину, самой императрице, а позже — ее сыновьям и внукам.
Так, Александру I он сделал пять «всеподданнейших подношений», за которые каждый раз получал от царя бриллиантовый перстень. Кроме того, ему была выдана еще тысяча талеров из «кабинета его величества».
В списке древних рукописей, ставших известными научному миру благодаря Маттеи, был упомянут — это не ускользнуло от внимания Белокурова — и не находившийся в патриаршей библиотеке Гомеров «Гимн Деметре».
Все, что узнал Белокуров о Маттеи из официальных источников, сводилось к тому, что «он был одним из тех знаменитых иностранцев, которые вполне оправдали свое призвание и сделались достойными уважения и благодарности при жизни и после смерти».
Такой бескорыстный служитель науки, конечно, не мог похитить драгоценную рукопись и продать ее за границу. Но Белокуров привык верить только фактам и поэтому решил собрать исчерпывающие сведения о вероятном похитителе рукописи, установив прежде всего, кто такой коллежский асессор Карташов.
Белокуров выяснил, что чиновник с такой фамилией никогда не служил в Главном архиве министерства иностранных дел. Белокуров просмотрел сведения, представленные московскими домовладельцами вплоть до 1793 года, и нашел одного майора, одного купца и одного дворового человека, носивших фамилию Карташов. Коллежский же асессор с такой фамилией нигде не числился.
Маттеи писал Рункену, что господин Карташов (имени и отчества его он почему-то не указал) был родственником профессора красноречия в Московском университете и зятем протопресвитера Успенского собора. Белокуров проверил и эти сведения. Выяснилось, что в то время обучал студентов ораторскому искусству профессор А. А. Барсов; никакой родственной связи его с «господином Карташовым» установить не удалось. Оставался открытым также вопрос, могла ли эта таинственная личность быть зятем протопресвитера Успенского собора. Белокуров смог только узнать, что должность протопресвитера занимал то время брат московского митрополита Александр Левшин.
Зная существующие в архиве порядки, Белокуров пришел к выводу что протопресвитер не мог завладеть рукописью уже потому, что даже библейские тексты хранились в то время в запечатанных сургучной печатью шкафах.
Все это заставляло предположить, что названный ученым-эллинистом владелец рукописи был лицом явно вымышленным. Но такое предположение еще не могло служить основанием для того чтобы заподозрить самого Маттеи.
Неожиданно на помощь Белокурову пришли авторитетные свидетели, хотя и давно вычеркнутые из списков живых.