Тайны земли Московской

Неизвестная дата, затерянное во времени имя, забытый факт, лишившееся автора произведение, архитектурное сооружение, целая жизнь незамеченного потомками художника, деятеля культуры — мало ли вопросов ставит работа искусствоведа. И чтобы ответить на любой из них, нужен поиск, продолжительный или короткий, иногда успешный, иногда так и остающийся незавершенным.

Привычная теснота музейных запасников, где плотные стены холстов поднимаются к потолкам на жидких каркасах

Факты. Прежде всего факты. Сопоставления. Сравнения. Критический анализ документов, памятников искусства, отдельных сведений. Новое рождается из множества находок, которые одна за другой постепенно нанизываются на нить поиска. Проверять и перепроверять, уточнять и дополнять — неумолимый закон собственно научного исследования.

Работа, казалось бы, однообразная, напряженная и лишенная ярких впечатлений. Казалось бы… А на самом деле, сколько заключено в ней увлекательных открытий, в какие далекие неповторимые путешествия уводит она по дорогам времени, и как раскрывается это далекое время во всей полноте живой, разноликой и противоречивой жизни, к которой и ведут загадки истории.

Храм потерялся. Так случается в истории архитектуры. Причин достаточно: нехватка документов, изменение ориентиров, случайные оговорки современников и очевидцев.

Но этот храм потерялся в Московском Кремле. Строили его с великим тщанием — как-никак в память только что отшумевшей Куликовской битвы, да еще по заказу супруги и вдовы великого князя Московского Дмитрия Ивановича Донского. Великая княгиня Московская, в прошлом княжна Суздальская, Евдокия Дмитриевна была рачительной хозяйкой, ни с каких дел не спускала глаз. С не меньшим торжеством освящали — в память Рождества Богородицы, дня, когда произошло великое сражение: страшно подумать, скольких мужей и воинов потеряла тогда одна Москва!

Место для храма выбрали известное — где до этого стоял деревянный, во имя Воскрешения Лазаря. Престол Лазаря сохранили возле «большого алтаря». Потому что в той старой церкви погребали не одно поколение московских княгинь.

Мастеров для росписи пригласили самых знаменитых — Феофана Грека и Симеона Черного с учениками. Нарадоваться созданной ими красоте — «лепоте» не могли.

И — потеряли. В вихре строек и перестроек. Постоянно менявшихся представлений о комфорте и моде. То оказался храм не под нужным углом к нововозведенному дворцу, то не подходила его высота, то приходило увлечение иным числом куполов, его завершавших. Пробитые стены. Заново проломленные двери. Кто бы стал обращать внимание на превосходную кладку из белого камня, которым так любовалась княгиня Евдокия, или стараться сберечь росписи стен!

Храм превратился в подклет иной церкви, более поздней. А там и в складское помещение, которое в конце концов предпочли просто замуровать, чтобы не мешало замыслам новых зодчих.

Только при Николае I, во время строительства стоящего поныне Большого Кремлевского дворца, храм нашли, чтобы окончательно потерять уже в другом смысле — уничтожив все остатки былого убранства и планировки. Император распорядился все отделать под XVII век. Понадобилось еще больше ста лет, чтобы в 1923–1928 годах архитекторы Д. П. Сухов и Н. Н. Померанцев получили возможность реставрации нижней, древнейшей, части. И еще четверть века для полного восстановления сохранившихся частей непосредственно после Великой Отечественной войны, в 1949–1952 годах.

Сегодня можно войти в ту постройку, которую задумала княгиня Евдокия Дмитриевна. Вытянутый с востока на запад четырехстолпный храм сохранил свой западный портал, схожий с порталами владимиро-суздальских церквей. Есть здесь восьмилепестковое окно-розетка. Есть и высокие щелевидные окна, напоминающие о европейском Средневековье. Внутри северной стены была лестница на хоры, сообщавшаяся с крохотной каморочкой — «затвором» в западной стене. Есть здесь и ниши, рассчитанные на людей, есть и ниши-шкафы. И редкая мягкость в рисунке арок и сводов хоров, невольно напоминающая, что принадлежал храм к женской половине дворца и проводили в нем немалую часть своей жизни все женщины великокняжеской семьи со своими надеждами, радостями и неизбывным горем. Княгиня Евдокия позаботилась о своих наследницах и преемницах.

Великий князь Московский Дмитрий Иванович сочинял духовную. Завещания составлялись перед каждым трудным походом, перед поездкой в Орду, когда оказывалась под прямой угрозой княжья жизнь. Менялись в зависимости от круга наследников, отношения к ним, утраченных или прибавившихся земель и богатств.

Со времени возникновения истории как науки духовные грамоты считались ценнейшим источником сведений экономических, юридических, географических, правовых. Человеческие, личные отношения оставалисъ незамеченными. Да и о каких чувствах можно было на самом деле говорить на основании простого перечисления названий местностей, земель или вещей! Так казалось. А в действительности?

Ведь вот деду Дмитрия Ивановича, как и ему самому в былое время, не ехать в Орду было нельзя. Без ярлыка на княжение добиться полноты власти на русских землях невозможно, особенно если речь шла о великокняжеском столе. Оставалось все, до мелочи, предусмотреть, додумать, ни в чем не просчитаться. Слишком часто дорога в Орду, в ханскую ставку становилась невозвратной.

Боялись не за себя — за родных: за раздоры, за гибель в неволе и нищете. Дед так и писал: «…Се аз, грешныи худыи раб божии Иван, пишу душевную грамоту, ида Ворду, никимь не нужен, целымь своимь сумом, в своем здоровьи. Аже бог разгадаеть о моем животе, даю ряд сыном моим и княгини своеи…» С веками придут новые слова, юридические формулы — «в здравом уме и твердой памяти», «без насилия и принуждения», но смысл останется неизменным.

Сыновья — им предстояло княжить. Дочери — их оставалось выдать замуж, не обделить приданым. Жена — здесь главная забота была о доходах, чтоб не знала до конца своих дней нужды: кто там станет печалиться о вдовьей судьбе! Генеалогические схемы, которые подсказывали учебники по истории, называли трех сыновей деда: Семена, Ивана, Андрея. И то немало, а была еще «княгиня с меньшими детми», видно, мачеха старшим, раз не называл для всех матерью, опасался, чтоб не обидели, грозился проклятьем, коли посягнут на завещанную княгине долю.