Тайные чары великой Индии

Эмар Густав

— Что, мы готовы, товарищи? — спросил Валентин Гиллуа, который занимался тем же, что и другие.

— Да, мы готовы, — ответил Бальюмер.

— Итак, отправляемся! Сегодня вечером нам надо расположиться лагерем за шесть лье отсюда.

— Значит, — сказал Кастор, — вы решились?

— Совершенно решился, — ответил Валентин, — впрочем, мы сегодня вечером узнаем, в чем дело.

— Но Навая и Курумилла нас оставили, как и всегда, с восходом солнца; где же они нас догонят? — спросил Бальюмер.

— Об этом не беспокойтесь, — сказал Валентин, — я их послал вперед не для того, чтобы приготовлять наши жилища, а чтобы очистить дорогу и выбрать место для лагеря.

— Значит, ничто нас не задерживает? — сказал Кастор.

— Ничего, — ответил Валентин.

— Идем, идем! — закричали в один голос охотники.

— В дорогу, — сказал Валентин. — Сеньор дон Пабло, подите, прошу вас, ко мне; вы не привыкли, как мы, к степной жизни; я буду присматривать за вами. Я хочу, — прибавил он, смеясь, — чтоб донна Долорес не делала мне упреков, когда я вас соединю.

— Дай Бог, чтоб это было скоро! — сказал молодой человек, удерживая вздох.

— Я надеюсь, — ответил Валентин.

Весь отряд оставил грот.

Мы не будем следовать за ним по подземельям, которые ему пришлось проходить, чтобы достигнуть рощи; читатели уже знают их.

День был холоден, но хорош; небо было голубое, воздух чист; снег почти совсем растаял от солнца, и, как говорил шут Бальюмер, погода положительно кокетничала.

Охотники шли гуськом по-индейски; под предводительством Валентина Гиллуа они шагали мерно и легко, как индейцы и как разведчики лесов, и быстро удалялись от Воладеро.

По приказанию Валентина три индейца, на верность которых можно было рассчитывать, остались сторожить лошадей, бесполезных в подобном предприятии, которых решили не вести с собою.

Направление, по которому шли охотники, заставило их пройти очень близко мимо Сожженных лесов, и Валентин с удивлением заметил, что те, которые оставались так долго неподвижными в своих укреплениях, делали приготовления как бы для того, чтобы удалиться. Это замечание заставило сильно задуматься Искателя следов и, говоря откровенно, озаботило его серьезно. Впрочем, он ничего не высказал и продолжал, глубоко задумавшись, идти по направлению, которое назначил заранее.

Но Валентин Гиллуа не пренебрегал никакой предосторожностью, как бы ничтожна она ни была.

На ходу он играл несколькими камнями, которые он поднял, по-видимому, машинально.

Дойдя до места, где тропинка поворачивала, охотник остановился, не говоря ни слова, и пропустил вперед своих товарищей; когда они окончательно скрылись из виду и он убедился, что он один и никто не может его видеть, он заметил три дерева, которые были причудливо расположены, составляя собою правильный треугольник.

Охотник влез на одно из тех трех деревьев, остановился на главной толстой ветви и расцарапал мох на несколько пальцев ширины, так что можно было подумать, что это сделала птица, а никак не человек.

Над тем местом, где он соскоблил мох, чтоб его не потерять, охотник вложил поднятый им камень и так крепко прижал его вьющимися растениями, что он, не бросаясь в глаза, был очень заметен для того, кто знал, что он тут, и потому мог быть легко отыскан.

После того как он повторил все это, что мы говорили, со всеми тремя деревьями, он соединил в одно весь мох, который собрал, и положил его у подножия того дерева, которое составляло вершину треугольника; и на этой куче мха, смешанного с листьями, он разбросил несколько маленьких камешков, как будто не нарочно, но для него они имели очевидное значение, потому что три или четыре раза он менял эти иероглифы. Сделав это, охотник осмотрелся кругом и, уверенный, что никто из любопытства не подсмотрел за ним, небрежно бросил ружье на плечо и быстро догнал, посвистывая, своих товарищей, которые продолжали свой путь.

Мы уже говорили, что Курумилла и Навая ушли до восхода солнца осматривать окрестности. Валентин дал своему другу особенные поручения, и, может быть, это для него он исполнил эту загадочную работу, которой он, как мы видели, предавался и которая, очевидно, была сигналом.

Впрочем, Искатель следов был слишком серьезного ума, чтоб терять время по пустякам.

Когда он догнал отряд, он ничего не сказал товарищам, а они не подумали расспрашивать его.

Путешествие, таким образом, продолжалось целый день без всякого, достойного внимания, происшествия; мы заметим только, что убили двух лосей, и это сделали не пулями, а стрелами.

Около пяти часов вечера, незадолго до захода солнца, охотники достигли места, где Валентин Гиллуа решился устроить на ночь лагерь.

Этим местом, как и всегда, была довольно обширная поляна.

Навая, прикорнув у зажженного им огня, небрежно курил, ожидая прихода товарищей.

Что же касается Курумиллы, его не было.

Валентин Гиллуа не сделал никакого замечания на его счет и не казался удивленным, не видя его.

Ночевка их недолго устраивалась.

Два или три зажженных огня поддерживались целую ночь. Потом каждый, поужинав, что имел, заворачивался в мех и засыпал около огня, оставляя самого осторожного наблюдать за общим спокойствием. Охотники слишком привыкли иметь дело с опасностями, чтоб не принимать предосторожности.

Дон Пабло Гидальго, как самый молодой во всем отряде, назначен был Валентином в караул на первую очередь.

Около одиннадцати часов Искатель следов тихо приподнялся и осторожно подошел к караульному, так что если б тот и не спал, то едва ли бы услыхал.

Дон Пабло, мало привыкший к степной жизни и усталый от продолжительной ходьбы целый день, против воли заснул и спал от всего сердца.

— Мы прекрасно охраняемы, — прошептал старый охотник, улыбаясь и приближаясь, почти дотрагиваясь своим лицом до лица оригинального караульного, которого, впрочем, он не разбудил.

Охотник одну или две минуты, казалось, серьезно размышлял, потом проскользнул в кусты и моментально исчез.

Как только он миновал поляну, то, бросив взгляд на небо, как бы для того, чтоб удостовериться в направлении, которое следовало принять, он удалился большими шагами, как человек, который не боится ошибиться и отлично знает, куда идет.

Он шел недолго.

Через полчаса он остановился у утеса, возвышавшегося на берегу потока, над которым он наклонялся, образовывая свод, что придавало ему вид переломленного пополам серпа; потом, убедившись, что ружье в порядке, охотник положил указательный палец в рот и, подражая тихому и грустному крику голубой синицы, два раза прокричал, как единственная птица этой местности, которую слышно ночью в пустыне.