Тайные хроники Холмса
Шрифт:
— Ах, вы об этом! — сказал он, небрежно махнув рукой. — Пусть вас это совершенно не беспокоит, Ватсон. Мы сможем забрать у Сороки миниатюру, когда нам заблагорассудится. Хотите виски с содовой?
От веселой беззаботности моего старого друга у меня словно гора с плеч упала. Лишь после того, как мы оба удобно устроились в креслах у камина, гаснущее пламя которого Холмс вновь раздул, до меня дошел смысл его небрежной ремарки.
— Вы хотите сказать, что выяснили личность Сороки? — спросил я.
— Конечно, — ответил он, протягивая мне виски с содовой. — Для чего же еще мы затевали всю эту историю в гостинице «Клэридж»?
— Так кто же он?
К
— «У тебя упало настроение? Нездоровится? В желудке несварение? От всех напастей и бед — один ответ: маленькие розовые таблетки Паркера». — Увидев мое замешательство, он рассмеялся: — Конечно же, Ватсон, нам знакома эта реклама, ведь так? Она постоянно мелькает во всех дешевых газетах. Меня до сих пор удивляет, почему Паркер не оставил вас и всех ваших коллег без работы, поскольку его таблеткам приписываются чуть ли не магические свойства, которые излечивают практически от любых болезней и недомоганий.
Так вот, мой дорогой друг, я обнаружил, что Сорока — это не кто иной, как сам Паркер, ныне удалившийся от активного участия в делах, однако, вне всякого сомнения, продолжающий получать часть прибылей от необычайно выгодной торговли маленькими розовыми таблетками. Просто удивительно, насколько доверчиво относится обыватель к патентованным снадобьям! Он готов заплатить небольшое состояние за все эти средства, хотя добрая бутылочка бренди за ту же цену принесла бы ему в два раза больше пользы.
Вернемся, однако, к Сороке. Вы, Ватсон, конечно же поняли, что Вессон был лишь его представителем? Однако вы, скорее всего, не знаете, кто такой этот Вессон. На самом деле это Арти Такер, который ростом не вышел, чтобы его называли Артуром. Правда, в данном случае это имя ему вполне подходит [28] , поскольку он не без успеха торговал краденым антиквариатом и предметами искусства. Впервые я с ним столкнулся несколько лет назад, когда вернул герцогине М. ее коллекцию украшенных драгоценностями стилетов эпохи Возрождения. К сожалению, поймать самого Арти мне тогда не удалось.
28
Arty (англ.) переводится как «с претензией на искусство. — Прим. перев.
Кстати говоря, позвольте вас от души поздравить о тем хладнокровием, которое вы проявили, позволив посреднику заглянуть в спальню гостиничного номера. Я сам не смог бы лучше обыграть эту ситуацию.
— Ну, что вы, Холмс, это была сущая безделица! — небрежно сказал я, хотя был очень польщен его похвалой. — Так где же вам удалось тогда спрятаться?
Я просто вышел в коридор, подождал там некоторое время и, когда решил, что опасность миновала, вернулся в спальню. Такого рода предосторожности весьма характерны для Арти, именно поэтому ему до сих пор удавалось избегать столкновений с правосудием. Следовать за ним по пятам было труднее, чем выслеживать в густой чаще лисицу. Хотя у него и не было никаких оснований подозревать, что кто-то сел ему на хвост, Арти трижды менял кебы, прежде чем приехал наконец на вокзал Виктория. Там он сел в пассажирский поезд, следовавший до Чичестера, который делает остановку в Бартон-Холт.
Сойдя с поезда, он нанял единственного станционного извозчика, вынудив меня дожидаться его возвращения. Я выяснил у кучера, куда он отвез предыдущего пассажира. Тот сказал мне, что доставил его в Мэйплстед, что в восьми милях от станции. Больше возница мне ничего сообщить не смог.
Мне не оставалось ничего другого, как нанять того же извозчика, когда лошадь его немного отдохнула, и повторить тот же путь, который проделал до меня Такер, чтобы выяснить, кто был его нанимателем. Я был совершенно уверен, что Такер, действовавший в качестве представителя Сороки, в тот момент отчитывался перед своим хозяином о сделке, совершенной в гостинице «Клэридж», и передавал ему миниатюрный портрет кисти Сэмюэля Купера.
Подъехав к воротам Мэйплстед-холла, возле которых сошел Такер, я отпустил извозчика, поступив весьма опрометчиво, потому что он заверил меня, что я без труда смогу взять другую коляску у постоялого двора «Дан-Кау», чтобы вернуться в Бартон-Холт. К сожалению, оптимизм извозчика оказался неоправданным. Я никак не могу пожаловаться на прием, оказанный мне в таверне постоялого двора, однако гостеприимство хозяев простиралось не столь далеко, чтобы предоставить мне транспорт на обратный путь до станции.
На ужин мне подали очень неплохого тушеного зайца, а когда я попросил хозяина за мой счет угостить всех в баре элем, на меня просто обрушился поток информации о Мэйплстед-холле. Нет лучшего моста, чем пивная гостиницы, чтобы очень скоро оказаться в курсе всех местных слухов и сплетен.
Именно там мне удалось выяснить подлинное имя человека, которого мы искали, а также источник его состояния. Кроме того, я узнал, что он холост и живет затворником. Никто в поселке никогда его не видел — Сорока избегает каких бы то ни было контактов и старается, чтобы о нем было известно как можно меньше. Видимо, именно поэтому мы не смогли найти в газетах никакой информации о Сороке.
Около одиннадцати я расплатился по счету и, тепло распрощавшись со своими новыми приятелями, направился в Бартон-Холт, успев на станцию к последнему поезду. Вот почему я так поздно вернулся домой.
— Холмс, вы шли до станции пешком? Но ведь вы говорили, что Мэйплстед находится в восьми милях от Бартон-Холта!
— Знаете, Ватсон, я даже не заметил расстояния. Для меня это путешествие было не более чем вечерней прогулкой, удовольствие от которой многократно усиливалось мыслью о том, что скоро мы подрежем Сороке крылышки. Тем не менее должен сознаться, что сейчас чувствую себя совершенно разбитым. Я посплю пару часиков, Ватсон, а завтра, точнее, уже сегодня мы с вами в девять двадцать пять направимся в Бартон-холл.
Несмотря на все вчерашние приключения и на то, что спал он совсем недолго, Холмс встал раньше меня, и когда я спустился к завтраку, он, уже полностью одетый, просматривал «Дэйли телеграф».
Когда Холмс поглощен расследованием какого-нибудь дела, создается впечатление, что энергия его поистине неиссякаема. Кажется, что отдых и пища перестают иметь для него какое бы то ни было значение. Правда, в это утро он от души подкрепил свои силы яичницей с ветчиной.
Мозг его в такие дни работает как удивительная динамо-машина, заряжая тело могучей энергией, дающей Холмсу возможность совершать то, что не под силу простым смертным. И наоборот, когда разум прекращал стимулировать его бурную деятельность, казалось, что жизненные силы покидали моего дорогого друга: он впадал в апатию и целые дни мог проводить в праздности, сидя в кресле гостиной, валяясь ни диване или наигрывая на скрипке меланхоличные мотивы, от которых на душе кошки начинали скрести.