Тайные операции ВЧК
Шрифт:
В составленном затем протоколе, подписанном всеми присутствовавшими, отмечалось: «Товарищ министра (продовольствия. — Д. Г.) Н. Д. Кондратьев задал Дзержинскому вопрос, арестован ли он, а также другой товарищ министра С. А. Ершов. Дзержинский ответил: „Да“… Представитель служащих, в свою очередь, спросил, арестованы ли и они. Дзержинский ответил, что вопрос об этом будет выяснен потом. После того как представители служащих заявили, что они не подчиняются Совету Народных Комиссаров и не сдадут дел без распоряжения непосредственного начальства, они также были объявлены арестованными… Дзержинский предъявил требование о сдаче ему всех находящихся у присутствующих бумаг, что было исполнено».
Слушанием одного из дел о саботаже начал свою работу 10 декабря 1917 г. только что учрежденный в Петрограде революционный трибунал.
В саботаже обвинялась графиня С. В. Панина — товарищ (заместитель) министра
Суть дела заключалась в следующем. Не признавая советской власти и назначенных ею руководителей Народного комиссариата просвещения, Панина решила не передавать новой администрации денежные средства, имевшиеся в кассе министерства. 15 ноября 1917 г. запиской на имя экзекутора [119] Дьякова она распорядилась: «Срочно. Секретно… Предлагаю вам немедленно по предъявлении сего все хранящиеся у вас денежные суммы, как в наличных деньгах, так и в процентных бумагах состоящие, передать предъявителям сего — делопроизводителю департамента народного просвещения Рождественному и департамента профессионального образования Козлову и вместе с ними отправиться для внесения сих сумм на хранение в место по указанию означенных лиц» [120] . Так саботажники изъяли около 93 тысяч рублей. Когда пришла советская администрация, в кассе Министерства просвещения не оказалось ни копейки.
119
В царской России экзекуторами назывались чиновники, ведавшие хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в каком-либо государственном учреждении.
120
ЦГАОР, ф. 1074, оп. 1, д. 10, л. 11.
Вечером 28 ноября сотрудники Следственной комиссии явились к Паниной. В ее квартире в это время происходило совещание членов Центрального комитета партии кадетов с участием Ф. Ф. Кокошкина и А. И. Шингарева. В ответ на вопросы членов Следственной комиссии Панина заявила: «Признаю, что приказ экзекутору Дьякову от 15 ноября 1917 г. о внесении народных денег, бывших в моем распоряжении по министерству народного просвещения, дан мною. Куда я приказала отправить эти суммы, я указать не желаю. Сочту своей обязанностью представить отчет о всей деятельности и суммах единственно Учредительному собранию как единственной законной власти. От всяких разъяснений комиссарам или Следственной комиссии я отказываюсь» [121] .
121
ЦГАОР, ф. 1074, оп. 1, д. 10, л. 16.
После оглашения материалов дела председательствующий спросил у присутствующих в зале суда, не желает ли кто-нибудь выступить обвинителем. Желающих не нашлось. Тогда И. П. Жуков предоставил слово защитнику подсудимой. Из публики вышел директор гимназии В. Я. Гуревич. Он принялся восхвалять достоинства подсудимой, оправдывая ее действия и одновременно дискредитируя процесс. Он заявил, что Панина не имела права передать деньги Совету Народных Комиссаров [122] .
122
Там же, л. 20–21.
Выступление защитника нашло благодатную почву среди части присутствовавшей на процессе публики. В зале раздавались одобрительные крики и возгласы.
Некий Иванов, назвавшийся рабочим, потребовал слова и заявил, что подсудимая помогла ему, дотоле «темному человеку», научиться «любить науку и жизнь». Он подошел к скамье подсудимых, театрально поклонился Паниной и воскликнул: «Благодарю вас». Публика устроила ему овацию.
Вместе с тем находившиеся в зале рабочие были возмущены речью адвоката Паниной. Один из них, рабочий завода «Парвиайнен» Наумов, потребовал слова и сказал: «Суд был прав, когда привлек к ответственности гражданку Панину… Сейчас перед нами не отдельное лицо, а деятельница, деятельница партийная, классовая. Она вместе со всеми представителями своего класса участвовала в организованном противодействии народной власти, в этом ее преступление, за это она подлежит суду» [123] .
123
ЦГАОР, ф. 1074, оп. 1, д. 10, л. 21–22.
Судьи удалились на совещание. Когда они вернулись, в зале воцарилась тишина. И. П. Жуков
124
ЦГАОР, ф. 1074, оп. 1, д. 10, л. 23.
19 декабря саботажники внесли изъятые деньги в Народный комиссариат просвещения, и Панина была освобождена. Впоследствии она стала эмигранткой.
Вскоре в Петроградском революционном трибунале слушалось дело графини О. Апраксиной. В декабре 1917 г. в Народный комиссариат государственного призрения, руководимый А. М. Коллонтай, пришла сестра милосердия благотворительного церковного приюта, носившего название «Во имя Царицы Небесной», А. В. Кобылина и сообщила об ужасном состоянии находящихся в приюте детей. В приюте, говорила она, «перестали совершенно топить, несмотря на суровые морозы. Трубы стали лопаться от холода… Белье перестали стирать, и дети ходят в грязном белье, кишащем паразитами… Дети голодают, от голода у детей стали появляться на руках и ногах язвы и раны… Смертность среди детей ужасающая… Дошло до того, что покойник оставался непогребенным три недели… Видя эти ужасы, я стала настойчиво обращать внимание графини Апраксиной (попечительницы приюта. — Д. Г.) и других лиц на нравственную ответственность за состояние детей, но мне постоянно указывали, что нужно терпеть… У меня создалось твердое убеждение, что все это безобразие создавалось искусственно с целью убедить народ в том, что всему этому виною является власть большевиков. Это… подтверждается еще и тем, что графиня Апраксина упорно не желала обратиться за помощью в Министерство призрения…»
Народный комиссариат государственного призрения, узнав об этом, ассигновал необходимые средства на содержание детей и спас многих из них от гибели. Назначенная комиссаром приюта Е. Н. Миндлина заявила: «Совокупность всех обстоятельств, при коих продолжалось бесчеловечное существование детей, меня убедила в том, что графиня Апраксина умышленно старалась избегать правительственной помощи с целью дискредитировать власть народных комиссаров, на опыте демонстрируя всю внесенную якобы ими в жизнь приюта разруху».
Рассмотрев эго дело, Петроградский революционный трибунал признал, что «со стороны Апраксиной и Бурнашевой (старшей сестры приюта. — Д. Г.) было допущено бездействие, подлежащее строгому порицанию». Революционный трибунал постановил отстранить их от управления приютом и лишить права активного участия в работе благотворительных учреждений [125] .
Но меры, применявшиеся революционными трибуналами, оказывались недостаточными, чтобы сломить саботаж. Нужна была более решительная борьба, и основная тяжесть ее легла на плечи Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
125
ЦГАОР, ф. 1074, оп. 1, д. 1, л. 27, 30, 38 и др.
В первые же дни своего существования ВЧК раскрыла и ликвидировала центральный стачечный комитет «Союза союзов служащих государственных учреждений», руководивший забастовкой чиновников.
Сотрудники Чрезвычайной комиссии выяснили, что руководители стачки чиновников собираются в Петрограде в доме № 46 по Литейному проспекту. 22 декабря 1917 г. председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский, лично занимавшийся расследованием этого дела, предписал произвести обыск по Литейному, 46, кв. 17, и задержать всех заподозренных лиц. Чекисты обнаружили по этому адресу конторы нескольких организаций («Союза трудовой интеллигенции», «Союза инженеров», «Союза союзов») и около 30 сотрудников и посетителей контор, пытавшихся уничтожить бумаги и скрыться. Но чекисты задержали их и изъяли ряд документов (в том числе издававшийся саботажниками бюллетень и подписные листы на сбор средств в «забастовочный фонд»), характеризовавших их подпольную деятельность. Когда один из задержанных в конторе пытался бежать, его обыскали и нашли у него визитную карточку на имя чиновника Министерства внутренних дел А. М. Кондратьева, о котором ВЧК имела сведения как об одном из организаторов забастовки. Задержанный оказался председателем «Союза союзов». Деньги он успел передать какому-то сообщнику.