Тайные страсти
Шрифт:
— Вот мы и добрались, милая, — объявил Гарет через несколько минут, которые показались Марселле вечностью. Она скорее почувствовала, чем увидела, как он одной ногой уперся в оконную раму. — Последнее усилие потребует ловкости. Дай мне другую руку… теперь легонько… когда я досчитаю до трех, ты прыгнешь, я подхвачу тебя и мы окажемся на подоконнике. Сумеешь это проделать?
Марселла закусила губу от страха, но, вспомнив свое обещание слушаться мужа, согласно кивнула.
— Тогда, давай. Раз, два…
На счет «три» Марселла прыгнула вслепую и на какое-то мгновение оказалась над землей
Миновав подоконник, Марселла благополучно приземлилась на пол, прямо в объятия Гарета, а в это время за их спинами со всей силы хлынул дождь.
ЭПИЛОГ
— Ах, миледи, я, наверное, умерла бы от страха!
Софи помолчала, последними штрихами доводя до совершенства прическу Марселлы. Ее огромные карие глаза расширились и округлились больше обычного, когда, посмотрев в зеркало, она встретилась взглядом с хозяйкой.
— Так что же произошло после того, как милорд втащил вас в окно? — едва скрывая волнение, спросила девушка.
Марселла задумчиво улыбнулась. Только своей служанке она подробно описала случившееся почти месяц тому назад в Шербрук-Холле, да и то лишь для того, чтобы развеять страхи девушки по поводу ушибов и синяков, которые та заметила на теле хозяйки. Кроме тех, кто находился в тот вечер в Шербрук-Холле, никто не был полностью посвящен в эту мрачную историю.
Вздохнув, Марселла посмотрела в окно спальни. Серебристая луна висела высоко над городом, заливая небо мирным сиянием. Насколько же эта спокойная картина отличалась от ужасного зрелища грозы, бушевавшей в ту роковую ночь над поместьем Шербруков!
Вслед за столь драматическим спасением последовало страстное взаимное признание в любви и преданности, для которого вовсе не требовалось слов. Прошло немало времени, прежде чем Марселла и Гарет заметили, что дождь залил все вокруг, и услышали взволнованный голос Кларри, вопрошавший, цела ли и невредима его любимая сестра.
— Достаточно сказать, что мы оба были рады остаться в живых, — ответила Марселла служанке, — а также более чем счастливы узнать, что дядя его светлости больше не будет предпринимать попыток лишить его светлость жизни.
Улыбка Марселлы несколько поблекла при воспоминании о распростертом на каменных ступенях крыльца Шербрук-Холла тела Невилла. А ведь это могла быть она, бесконечное число раз повторяла себе Марселла, она могла лежать там, в темноте, в луже теплой крови и холодного дождя.
Марселла с трудом отогнала воспоминания о том, как Кэлвин Чапел обнаружил в библиотеке обезумевшую от тревоги Джессику, которая безуспешно пыталась освободиться от пут в полутемной комнате.
Сыщик с готовностью поддержал предложение Гарета уладить скандал по возможности с меньшей оглаской.
— Вы правы, милорд, смерть ужасна сама по себе, но нужно подумать и о живых. Зачем усугублять их горе? Нам известна правда, думаю, это — самое главное, — сказал тогда Чапел, вместе с Гаретом составляя отчет о случившемся.
На следующий день в имение был вызван местный судья магистрата и члены суда. Сыщик присутствовал в Шербрук-Холле в качестве официального лица, однако не стал упоминать о противоестественных отношениях Невилла и сэра Роберта, как и не связал его имя с давнишней историей похищения ребенка. Не пересматривались и сомнительные обстоятельства гибели отца Гарета.
Дело представили так, будто Невилл поссорился с сэром Робертом из-за какого-то пустякового дела и в минуту помрачения убил своего давнего друга. Не в силах жить с таким грехом на душе, он во всем признался своим близким и, прежде чем они успели его удержать, покончил счеты с жизнью.
Свидетельство Чапела и рассказ Гарета об этих событиях полностью удовлетворили официальные власти, которые не стали требовать дополнительных доказательств и описаний подробностей от семьи, и без того пострадавшей в результате трагического происшествия. После выполнения всех судебных формальностей сыщик с Бау-стрит вернулся домой с двойной оплатой за работу… и с серебряным медальоном от Джессики, который — как втайне подозревала Марселла — был для него дороже любых денег. Марселла, Джессика и Гарет провели в Шербрук-Холле еще несколько недель — вполне достаточное время, дабы Гарет вновь обрел себя в доме своего детства, — а потом вернулись в Лондон, чтобы закончить сезон.
Очнувшись от задумчивости, Марселла снова обратила внимание на Софи. Явно удовлетворенная делом своих рук, девушка положила на столик оправленную в серебро щетку для волос и вернулась к обсуждению поведанной ей хозяйкой захватывающей истории.
— Невилл Нортрап получил то, что заслуживал, — подвела она мрачный итог, сузив карие глаза. — Между прочим, я никогда ни на грош не верила ему, пусть он и выглядел как настоящий джентльмен.
— У меня тоже было такое чувство, хотя я не могла объяснить почему, — со вздохом согласилась Марселла. — Но помни, Софи, никому ни слова о том, что я тебе рассказала.
— Держу рот на замке, миледи, — заверила служанка, изобразив, будто завязывает на бантик свои губки. — Никому ни словечка, даже Симу. Кстати, мы собираемся пожениться, миледи, — робко добавила она.
Марселла одобрительно улыбнулась:
— Это же чудесно, Софи. Сообщи мне дату, я хочу непременно присутствовать на вашем венчании, — сказала она, мысленно напомнив себе о том, что нужно как можно скорее поговорить с Гаретом о повышении жалованья молодому слуге: ведь именно Симу Марселла была обязана своим счастьем.
В этот момент раздался бой часов. Софи поторопилась к кровати и откинула покрывало.
— В любое время может зайти его светлость, поэтому я покину вас, миледи. Вам, наверняка, есть о чем поговорить.
Заговорщически подмигнув хозяйке, служанка выпорхнула из комнаты. Марселла подождала, пока за ней закроется дверь, потом, — как было заведено с того самого дня, когда они с Гаретом начали спать в одной постели, — зажгла новые свечи, ровными рядами стоящие на туалетном столике.
Отразившись в двухстворчатом зеркале, золотистое пламя залило комнату уютным светом. Гарет никогда не делал никаких замечаний относительно этого ритуала, но Марселла знала: он был благодарен ей за эту маленькую уступку его странностям.