Тайные тропы (илл. С. Бродского)
Шрифт:
Когда Ожогин вышел из кинотеатра, на противоположной стороне улицы остановился автомобиль. За рулем сидел Юргенс.
– Что случилось? – спросил он подбежавшего Ожогина.
Никита Родионович коротко доложил о происшествии.
Юргенс молчал. Трудно было сказать, какое впечатление произвело на него сообщение Ожогина, так как лицо шефа скрывала темнота. После длительной паузы Юргенс вновь спросил:
– Он сам сказал, что коммунист?
– Да, сам.
– Вы его раньше не встречали?
– Никогда.
– Садитесь…
А в это время перед Грязновым стояли два гестаповца
– В вашем доме укрылся коммунист, – сказал переводчик.
Грязнов пожал плечами и выразил на лице удивление. Его не было дома. Он только что пришел и вообще не понимает, о ком идет речь. Если об отсутствующем его друге, то он не коммунист. Если о нем, Грязнове, то он тоже не коммунист.
– Врешь! Где спрятал? – взвизгнул один из гестаповцев.
Грязнов вторично пожал плечами. Ему непонятно, что от него хотят. Ни о каком коммунисте он не имеет ни малейшего понятия. Господа, по-видимому, ошиблись, попали не по тому адресу.
– Молчать!.. Пес! Паршиванец! – гестаповец замахнулся автоматом, но не ударил. – Искать… Верх… низ… искать…
Переводчик и второй гестаповец, мигая карманными фонариками, начали шарить по всему дому, а когда вернулись в зал, там уже стояли Юргенс и Ожогин. На Юргенсе была тяжелая форменная шинель.
Гестаповцы вытянулись, замерли в неподвижных позах.
– Где? – коротко бросил Юргенс, не вынимая рук из карманов.
Ожогин посмотрел на Грязнова и кивнул головой в сторону.
Андрей быстро поднял матрац, из ящика со стоном вылез горбун.
– Вы кто? – спросил его Юргенс на чистом русском языке.
– Я коммунист… бежал из тюрьмы… Хотел спастись, а они… они… – он поочередно посмотрел на Ожогина и Грязнова.
Лицо Юргенса скривила брезгливая гримаса.
– Уберите эту дрянь! – приказал он гестаповцам и, пожав руки Ожогину и Грязнову, вышел.
Вслед за ним гестаповцы вывели под руки обескураженного горбуна.
…Юргенс ехал домой, и злясь, и торжествуя одновременно. Он был абсолютно уверен, что провокацию организовал начальник отделения гестапо Гунке. Какого дьявола этот Гунке лезет к людям Юргенса! Ему нечего совать нос в дела военной разведки. Разберутся и без него. Он хочет доказать, что он умник, а остальные дураки, хочет скомпрометировать Юргенса, подложить ему свинью, донести кому следует, что агентура Юргенса не проверена и способна на предательство. Юргенс злобно покусывал губы. Хотелось явиться сейчас к Гунке и смазать его по физиономии. Нет, Юргенс не держит около себя всякую шантрапу, вроде этого горбуна. И ничего он, Гунке, умнее не придумал, как подослать под видом коммуниста такого идиота! Из тюрьмы бежал… Дурак, дурак! Да кто из здравомыслящих людей поверит, что из немецкой тюрьмы можно убежать? Где это видано? Ну, уж теперь этому горбуну не сдобровать! Гунке с него три шкуры спустит.
Вернувшись домой, Юргенс решил было позвонить Гунке по телефону и «поздравить его». Но потом раздумал: пусть он узнает о провале от своих сотрудников. Юргенс принял и второе решение: Ожогину и Грязнову сказать, что они действительно изловили коммуниста. Зачем им знать, что между гестапо и военной разведкой идет грызня?..
…Перед самым сном Андрей полез в свой чемодан – достать чистый платок – и, приподняв крышку, тихо свистнул: на белье лежала дамская шпилька. Как она могла оказаться здесь?
Он взял шпильку, повертел и подал Ожогину, который лежал в постели.
– Что это? – удивился тот.
– По-моему, шпилька.
– А как она к тебе попала?
Грязнов рассказал.
– Ладно, – заключил Ожогин. – Ложись и туши свет. А шпильку, видимо, уронил тот, кто интересовался твоим чемоданом.
На этом инцидент со шпилькой был исчерпан.
Через несколько дней утром Никита Родионович открыл свой чемодан и заметил, что вещи в нем лежат не так, как укладывал их он.
– Ты ко мне в чемодан не лазил? – спросил он Грязнова.
– Это зачем же?
– Хм… интересно… Ведь он был закрыт на замок.
Чемоданами друзей снабдил Юргенс. Запасные ключи от замков он, видимо, оставил у себя, и теперь, с ведома Юргенса, кто-то проверяет, нет ли в их чемоданах чего-либо подозрительного.
– Вот что, Андрюша, – обратился Никита Родионович к Грязнову: – полезь в печь и наскреби немного сажи.
Грязнов поднял брови.
– Да-да, – подтвердил Никита Родионович, – немного, с чайную ложку, а для чего – увидишь.
Андрей, недоумевая, исполнил просьбу друга.
Никита Родионович положил поверх всех вещей черную сатиновую сорочку, посыпал ее сажей, закрыл чемодан и запер его на замок.
– Понял? – подмигнул он Грязнову.
Тот рассмеялся.
На густой вековой лес спустилась ночь. Глухо, неспокойно шумели деревья. По небу, которое стало темнее земли, бродили сполохи, тревожные блики. Жутко. Тягостно. Мрак до того густ, что кажется, будто что-то тяжелое давит на грудь…
Преодолев чащу, Сашутка вышел на шоссе, остановился и тяжело перевел дух. С минуту он всматривался в виднеющийся между деревьями прорез дороги, прислушивался к тишине, потом зашагал дальше. Пройдя с километр по шоссейной дороге, и не встретив ни души, Сашутка сошел на пересекавший дорогу большак.
Четвертый день брел он лесом; измученный трудной дорогой, медленно передвигал ноги. Все бы шло хорошо, не случись накануне вечером беды: обходя краем болота, Сашутка в потемках угодил в трясину и едва-едва выбрался. Сам выбрался, а мешочек с продуктами потерял.
Целые сутки он не ел. Голод давал о себе знать – Сашутка чувствовал все усиливающуюся тошноту.
Большак вывел к пролеску, а потом к зимнику, сплошь поросшему увядшей травой. Но вскоре пришлось расстаться и с ним. Сашутка свернул на едва заметную извилистую тропку. Часто она терялась, и он вынужден был нагибаться и отыскивать ее чуть не на ощупь. Тропка привела к небольшому озеру. На его темной поверхности отражались редкие звезды. Озеро наглухо отгородилось от леса черной осокой. Слышался гомон птиц, готовящихся к перелету.