Тайные тропы
Шрифт:
Четвертый день брел он лесом; измученный трудной дорогой, медленно передвигал ноги. Все бы шло хорошо, не случись накануне вечером беды: обходя краем болото, Сашутка в потемках угодил в трясину и едва-едва выбрался. Сам выбрался, а мешочек с продуктами потерял.
Целые сутки он не ел. Голод давал себя знать — Сашутка чувствовал все усиливающуюся тошноту.
Большак вывел к пролеску, а потом к зимнику, сплошь поросшему увядшей травой. Но вскоре пришлось расстаться и с ним. Сашутка свернул на едва заметную извилистую тропку. Часто она терялась, и он вынужден был нагибаться и отыскивать
Увидев отяжелевшую от красных гроздьев рябину, Сашутка подошел к ней и, срывая ягоды, начал класть их в рот целыми пригоршнями. Во рту стало горько и терпко. Сашутка опустился на землю. Потом, превозмогая усталость, поднялся и сделал несколько шагов. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Он протянул руку к тоненькой надломленной сосенке и оперся на нее. Стало немного легче.
«Надо идти, надо идти…»
Путь преградила гадюка, переползавшая дорогу. Сашутка вздрогнул и, не двигаясь, начал наблюдать, как змея торопливыми, судорожными движениями уползает в заросли.
Сашутка пересек овражек и спустился к журчавшему на дне его ключу. Пить не хотелось — мучил голод. Ягоды почти не помогли, но надо было чем-нибудь наполнить желудок, сжимающийся от колик. Сделав несколько жадных глотков студеной воды, Сашутка поднялся и посмотрел на руки. Они были покрыты грязью, изодраны в кровь. Он помыл их в прозрачной воде, вытер о траву.
Сашутка прошел еще немного и остановился перед большим болотом, покрытым ковром кувшинок. Затем вынул из-за пазухи кусок карты-пятиверстки и всмотрелся в нее. Болото должно было остаться в стороне, а он приблизился к нему вплотную. Тут гибель. Стоит только шагнуть вперед — и неминуема смерть. «Вот глухомань!»
Отойдя в сторонку, Сашутка потоптался на одном месте, потом лег на влажную траву и сжался в комок.
Утомленное, ослабевшее тело требовало отдыха, и Сашутка быстро уснул. Его разбудил предрассветный холод. Сашутка встал и снова зашагал по лесу. Утренние тени покрывали тропку. Вся она была густо усеяна опавшими сосновыми иглами. Роса капельками искрилась на одиноких осенних листьях. Сашутка глубоко вдыхал в себя студеный воздух, наполненный терпким ароматом хвои. Вот и большая поляна, помеченная на карте. Но обозначенной рядом с ней маленькой деревеньки нет: от нее остались только одинокие печные трубы. Деревню спалили гитлеровцы. Не останавливаясь на пепелище, Сашутка снова углубился в лес, отыскал теряющуюся тропку и зашагал быстрее, хотя отяжелевшие, точно налитые свинцом, ноги не хотели слушаться.
Тропка привела к протоке. В темнозеленой воде бились рыбы. Сашутка наклонился над водой и стал следить за игрой рыб. Они вились у берега, едва уловимые взглядом. Сашутке казалось, что он сможет поймать одну из них рукой. Нацелившись, он окунул пальцы в воду и с сожалением вздохнул: рыбы исчезли. Повторив попытку несколько раз, Сашутка встал, безнадежно махнул рукой и двинулся дальше.
Он ступил на колеблющийся мостик, неизвестно кем и когда перекинутый через протоку. Прогнившие жердочки под его тяжестью готовы были сломаться. Теперь стало видно, где протока соединяется с болотом.
Болото было безмятежно спокойно. Не хотелось верить, что под его манящим бархатистым покрывалом таятся страшные зыби.
Сашутка осторожно ступил ногой на край болота. Почва заколыхалась, точно живая.
«Кругом лес, в середине — болото, а в болоте — бес», — мелькнула в голове старая лесная поговорка.
Сашутка совсем выбился из сил. Боролись два противоположных желания: идти в обход болота — и лечь, лечь хоть на пять-десять минут…
Лес, болота, протоки, озера, поляны с большими проплешинами, золотистые березовые рощицы, опять лес, лес и лес…
Идти скорее, как можно скорее, чтобы опередить бежавшего предателя Зюкина и раньше него появиться в городе! Сашутка шел уже неровной, тяжелой походкой и упрямо твердил одно:
— Вперед… вперед…
Вдруг нестерпимая боль полоснула желудок. Сашутка сморщился, застонал и, упав на колени, уткнулся головой в землю. Мозг заволокло туманом, мысли спутались в беспорядочном клубке. Хотелось плакать, кричать. Он чувствовал, что слабеет и перестает понимать окружающее.
Сашутка протянул вперед руки, чтобы ухватиться за какой-нибудь предмет, но встретил пустоту. Показалось, что он падает в бездну. И он забылся…
А Ожогин и Грязнов в это время сидели в гостях у Изволина.
Пелагея Стратоновна разливала чай. На столе появились мед и маленькие пшеничные булочки. Никита Родионович получил три килограмма муки за изготовление вывески, Грязнов заработал уроками музыки кувшин меду. Все это они принесли Изволиным и передали Пелагее Стратоновне.
Когда Пелагея Стратоновна ушла в другую комнату, Денис Макарович подсел поближе к Ожогину.
— Ваша помощь в одном деле нужна, — сказал он.
Друзья узнали, что в городе находится на нелегальном положении сын Дениса Макаровича — Леонид, переброшенный Большой землей для налаживания связи с подпольем. Леонид спустился на парашюте с рацией месяца три назад и удачно пробрался в город. Друзья укрыли его, но при приземлении был поврежден передатчик, и сейчас работает только приемник.
— Вас Юргенс обучает радиоделу, — добавил Денис Макарович. — Может быть, посмотрите рацию и выручите нас из беды? Леня долго сам копался, но наладить передатчик не мог. Помогал ему еще один парень — и тоже толку никакого.
— Попытаемся. Обязательно попытаемся, — пообещал Никита Родионович.
— Только об одном прошу, — предупредил Денис Макарович: — при Пелагее Стратоновне о Леониде ни слова. Она не знает, что он здесь. А узнает — захочет повидать, волноваться начнет… В общем, вы меня понимаете.
— Тряскин сына вашего знал? — поинтересовался Андрей.
— Не мог он его знать. До войны Тряскин здесь не жил. Ведь я как-то говорил об этом Никите Родионовичу…
Друзья собрались уже уходить, как вдруг дверь открылась и в комнату вошел Тряскин. Он был навеселе и не совсем уверенно держался на ногах.