Тайные знаки
Шрифт:
И все-таки мир за окном и мир на холстах были равны в этот момент. Равенство его заключалось в равном эффекте от созерцания того и другого.
Только теперь Марго вспомнила, что еще не завтракала, не умывалась и вообще стоит в майке и в трусах, а на коленке у нее пятно синей «ФЦ», которую не так-то просто отмыть.
Марго переступила начатый холст и, как была в майке и трусах (все равно уже нет ни Ау, ни Лео, а собакам все равно), вышла в коридор. Бронзовая защелка двери приятно щелкнула за спиной. Эта предосторожность не была лишней — собаки не понимали разницы между холстами и полом. Никаго представления о художественной ценности работ Аурелии им не удалось
— Нет-нет-нет! — покачала Марго головой, — Пока не умоюсь, даже и не думайте!
Суки послушно улеглись на подстилку, опустили морды на вытянутые передние лапы.
Марго вошла в бэдрум, повернула кран. Только на первый взгляд вода текла абы как, только на первый взгляд казалось, что ее турбулентность имела неопределенную форму. А через пятнадцать минут, которые Марго потратила на созерцание бьющей в фаянсовую чашу умывальника струю, и еж бы догнал, что эта турбулентность имеет совершенно конкретный ритмический характер, связанный с непрерывным ритмом всей огромной вселенной.
Марго вздохнула и выдавила на зубную щетку белый червячок пасты. И опять залюбовалась тем, как непринужденно и гладко развалилась эта случайная форма на букетиках щетинок — будто йог на матрасе с гвоздями. …а ведь если допустить единство мира в общем и целом, то самые великие изменения могут быть вызваны самам несущественным. Например формой червячка зубной пасты. А кто знает, сколько невидимых волн должны были прокатиться сквозь эту форму, прежде чем совершить толчок, который сдвинет вселенную.
Марго замерла с открытым ртом, не решаясь шевельнуться.
Но ведь на то, чтобы Марго совершила именно это движение, были свои особые причины. Она быстро почистила зубы, прополоскала рот, ощущая, как вода во рту изменяет форму по воле мышц.
Возможно, не стоит брать на себя ответственность за все мироздание? Пусть оно позаботится о себе само — оно уже взрослое.
Марго закрыла воду, сунула щетку в стаканчик и окунула лицо в свежее сухое полотенце. И ей показалось, что все звуки вдруг стали как-то громче обычного. С улицы в приоткрытую форточку донеслись крики арабчат с детской площадки и ритмичный скрип качели. Звук клаксона, тормоза. Чьи-то шаги по тротуару — звонкие весенние шаги.
На столе в кухне Коша нашла пачку кофе, кофемолку и кофеварку и две булки. Хорошо! Быть французом — супер! Марго плюхнулась на стул, закинула ногу на ногу, не спеша помолола кофе. Приготовила его в навороченной кофеварке. Наполнила благоухающим напитком маленькую красивую (!) чашечку и откусила кусок круассана с шоколадом, испытывая почти сексуальное удовольствие.
Нет. Еще не все.
Она снова поднялась из-за стола и побежала в гостиную.
Да. Конечно.
Бонни лежала в кресле на вчерашнем «Франс-суар». Марго спихнула овчарку, забрала «пипл» и снова вернулась на кухню.
Бони было плевать. Она снова забралась в кресло. Собаки готовы плевать на все — лишь бы с ними тусовались и кормили их.
Расправив газету на столе, Марго нашла материал Лео, уселась на стул и, положив ногу на ногу, взяла чашечку с кофе и булку и, откусывая кусочки пышного слоеного теста, принялась читать.
«… электронную почту… письмо… ужасных убийств… в Париже и пригородах… они совершались либо безумцем, либо маньяком, либо… подлинность этого материала никак не может быть подтверждена, но все-таки… вынести его на суд читателя.» «… инквизиция
Кофе закончилось. Закончился и круассан.
Марго отбросила газету.
— Эх! Не видать мне двадцати процентов…
Она разочарованно встала, стряхнула со штанов крошки круассана и, сунув кружку в моечный шкаф, поплелась в свою комнату.
Надо работать.
Муся, прописанная прежде пастозными мазками, уже подсохла — ровно настолько, чтобы бледное, отливающее в голубизну и зелень тело можно было оживить лессировками. Масло, немножко лака, разбавитель (а то сохнуть будет тысячу лет). Золотисто-желтая охра, кармин. Маленькими капельками. Очень уж красивые краски, жалко, если скоро кончатся. А теперь осторожно, чтобы не повело нижний прихватившийся слой, положить лессировки.
А может, им и не нужны шедевры? Может, им нужны просто добротные ремесленные работы для пятна. В спальню, на кухню, в гостинную. Под мебель.
Может.
Но она, ныне Марго Танк, а в прошлом Лиза Кошкина, не может гнать халтуру. Жизнь коротка. Глупо тратить ее на дерьмо.
Лицо Муси приобрело то золотое свечение низкого закатного солнца, словно свет рождался в глубине холста, а не падал на него из окна. Словно там, в глубине нарисованного мира был свой естественный самодостаточный свет. Чуть-чуть розового на губы. Совсем чуть-чуть, чтобы был только намек.
Красиво.
Марго опять была там, вместе с Мусей на пляже. И они были счастливы. Где-то недалеко бродил Роня, разыскивая свои бесконечные стеклянные шарики. Почему же эти шарики так любили его? Может от того, что душа Рони была так же прозрачна и спокойна, как эти шарики? И, чувствуя ее, шарики показывали себя, поблескивая лучами солнца. А Кошу любили ключи. Какое-то бесконечное количество ключей. Как те квартиры и комнаты, которые ей пришлось перебрать. Но все эти ключи были от чужих домов или от старых негодных замков. Наверное, вещи и события чувствуют людей. И они льнут к чему-то подобному. Может быть, для того, чтобы привлечь благоприятные события, надо только душу свою сделать радостной и приветливой?
Складки Мусиной одежды чуть опоздали во времени от Мусиного тела; ветер, всколыхнувший дерево был уже из другого дня; тени от от закатного солнца были куда длиннее, чем полагалось им по положению светила, и в какое бы место картины не направить взгляд — в ней не было выраженного центра композиции, а все-таки взгляд неизменно возвращался в одну и ту же точку, где не было ничего, но именно от этого места, никак не возможно было отвлечься. И взгляд в этом месте проваливался в воронку Пустоты. И там в Пустоте брездило нечто, что не имело названия.