Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона
Шрифт:
— Представьте, ваше величество, я безмерно довольна судьбою, которая выпала на мою долю, — словно не замечая некоторого смущения августейшего гостя, сказала императрица. — Еще до того, как я стала женою великого человека, я уже знала все о том, что мне предстоит и что меня ждет в конце пути. Мадам Ленорман, наша знаменитая прорицательница, к которой я однажды зашла из простого женского любопытства, погадала мне на картах. Выпал и король, и соперница, и пиковый, кажется, интерес, при котором я должна остаться. И все же я не остановилась перед тем, чтобы бросить вызов тому, что уже было предопределено на
— А вы, ваше величество, верите в предопределенность? — посмотрела в глаза императору Гортензия. — Простите, не отвечайте пока ничего. Я покажу вам одну вещь, которая одновременно и сокровище, и письмена судьбы.
Гортензия вернулась тотчас, держа в руках вытянутой формы драгоценный камень величиною с ладонь и положила его перед Александром Павловичем.
— Это камея, которая принадлежала когда-то герцогам Гонзаго в Мантуе, — королева склонилась над столом, так что царь ощутил тепло ее лица и запах волос. — Камея впервые упомянута в описи тысяча пятьсот сорок второго года. А теперь извольте, ваше величество, внимательно всмотреться в то, что здесь изображено.
На трехслойном арабском ониксе было вырезано два профиля. На одном — мужчина с большими красивыми глазами и вьющимися волосами. На голове шлем, украшенный лавровым венком. У женщины с чеканным профилем красавицы, на шее — ожерелье, ее чело также венчают лавры.
— Вероятнее всего, это Птоломей Второй и его жена Арсиноя Вторая, — касаясь плечом Александра Павловича, так, что ему показалось, будто он ощутил, как бьется ее сердце. Гортензия продолжала объяснять. — Они были правителями Египта в третьем веке до нашей эры. Но не в том тайна камеи. Оказывается, камея хранит астрономические символы. Ее размер по длине и высоте равен периоду обращения Юпитера по эклиптике и периоду великого противостояния Марса. А на рисунке — расположение звезд, которые наблюдались в день свадьбы Птоломея и Арсинои. И — звезды, которые будут глядеть с неба в дни их смерти. Как говорят древние свидетельства, предсказания мастеров, изготовивших камею, сбылись. Только те мастера, предсказатели судьбы, даруя камею новобрачным, разумеется, ничего не сказали им об их судьбе, зашифрованной в рисунке.
— Выходит, лучше не знать свою тайну? — отозвался император.
Королева подняла на него большие, полные непередаваемого блеска и одновременно бездонные, точно омут озера, глаза и со значением произнесла:
— Я наперед знала, ваше величество, ваш ответ. И не потому, что я сама не верю в предсказания. Пожалуй, я в них верю так же, как мама. Только я хочу жить, не заглядывая в собственное будущее. И вы, вероятно, так же? Я имею в виду вас как человека. Потому что как император огромной державы, а ныне отвечающий за судьбу Европы, вы должны предвидеть ее судьбу. Но стараться предугадать то, что произойдет, положим, в вашей душе и в вашем сердце сегодня или завтра, вы не станете. Не так ли?
Лицо Гортензии вспыхнуло, и она опустила свои прекрасные глаза.
— И тем не менее, — взгляд Александра Павловича остановился на ее склоненной, с золотистыми завитками шее, затем опустился ниже — на обнаженный мрамор плеч. — И тем не менее я хотел быть уверен, что первый танец на балу у Талейрана вы отдадите мне, ваше королевское величество.
Она быстро подняла свое прекрасное,
Вторая польская война
Два месяца в Париже промелькнули, как один день. Вернее, как большой, длящийся непрерывно, праздничный карнавал. Балы за балами, приемы за приемами, концерты, спектакли, гулянья на улицах, в парках и на бульварах.
К Чернышеву словно возвратилась недавняя пора, когда он впервые узнал французскую столицу, и та, словно женщина, ему покорилась. Что уж говорить о нынешних торжествах, когда центром, объединяющим все и всех, оказались сотни и тысячи русских. И многие из них, наверное, не уступали стати, выправке, совершеннейшему мужскому обаянию, каким обладал наш герой.
Но, конечно же, во главе ослепительного множества очаровательных мужчин был душка, непревзойденный покоритель дамских сердец — тридцатисемилетний российский император.
Где бы он ни появлялся, уже все знали и восхищенно сообщали друг другу, с кем он танцевал накануне и какую счастливицу обласкал своим вниманием.
То, что русский царь, как божились досужие доброхоты, почти не покидал Мальмезон, явно было преувеличением. Тем не менее он и на самом деле не обходил вниманием уже склонявшуюся к закату бывшую императрицу и танцевал с нею в залах ее дворца.
В другом оказывалась права людская молва: наверное, ни дня не проходило без того, чтобы император не появлялся в обществе герцогини Сен-Лё, совсем недавно королевы Голландской.
Впрочем, и тут проявлялось некое преувеличение. Достаточно два или три раза подряд увидеть, как грациозно скользила эта очаровательная пара по вощеному, блестящему, словно зеркало, паркету, как она проделывала виртуозные пируэты, чтобы решить: да он, император Александр, более ни с кем не танцует, лишь только с этой надменной падчерицей и одновременно невесткою Наполеона.
И, многозначительно перемигиваясь: что ж, на войне как на войне. Дескать, кто победил, тот и получил в награду, в придачу к Парижу, и сей обольстительный трофей.
Чернышев — с начала нынешнего, восемьсот четырнадцатого, года — уже не генерал-майор, а генерал-лейтенант, в шутку спрашивал себя: брал ли он, в самом деле, города или все ему только приснилось? Ибо теперь он снова стал вертопрахом и неистощимым на пикантные проделки шалуном, глядя на которого, можно было подумать, если бы, конечно, многие его не знали: ну, этот из тех паркетных адъютантов, что рождены для того, чтобы обслуживать утехи своего властелина и самому при этом не быть разиней.
И в самом деле, Чернышев, вслед за императрицей Жозефиной и королевой Голландской, представил Александру Павловичу королеву Испанскую Жюли и ее родную сестру Дезире, наследную принцессу Швеции, мадам Ней и еще, вероятно, с десяток восхитительных красавиц с фамилиями или весьма знатными, или же, что до недавнего времени считалось равнозначным, очень уж громкими.
Шведская принцесса прямо млела от восторга, когда император высказал самое блестящее мнение о ее муже — полководце и будущем короле. Он заявил, что очень рад тому, как ее страна вознаграждена за доблестное участие в общей борьбе.