Тайный брак императора: История запретной любви
Шрифт:
Во время этого свидания министр внутренних дел, конечно, не раскрыл всех своих карт и не изложил своих затаенных желаний. Быть может, он не сделал еще этого даже перед государем.
Тайный брак царя" в который он, как один из немногих, был посвящен, давал ему новый и смелый способ добиться осуществления своей политической программы. Надо было доказать государю, что дарование конституции может оправдать в глазах народа возведение морганатической супруги в сан императрицы.
В конце лета обстоятельства так сложились, что Лорис-Меликову представился случай начать проведение своего плана: он получил приказ сопровождать царя в Ливадию.
Александр II с
Впервые Екатерина Михайловна ехала в царском поезде. Свита государя, адъютанты, церемониймейстеры и другие придворные чины были изумлены честью, оказанной царем княгине Юрьевской, и не понимали ее причин.
Изумление еще усилилось, когда княгиня Юрьевская остановилась не в Бьюк-Сарае, как раньше, но во дворце. Она жила там уже однажды, осенью предыдущего года, когда императрица Мария уезжала в Канн. Но тогда ее пребывание скрывалось. Теперь оно сделалось открытым.
С этих пор княгиня Юрьевская не покидала больше императора. Они вместе обедали, вместе выезжали в коляске и верхом, вместе проводили долгие часы на веранде, наблюдая за игрой детей или любуясь открывающимся перед ними видом. Подолгу засиживались они по вечерам, проводя время в тихих беседах под звездным небом и пользуясь полным и неомраченным счастьем.
В этой обстановке любви и семейного счастья Лорис-Меликов продолжал обсуждать с царем, почти всегда в присутствии светлейшей княгини, свои преобразовательные проекты.
Уже несколько раз в течение своего царствования Александр II останавливался на мысли о возможности введения в систему управления представительного начала. После отмены крепостного права он даровал дворянским собраниям значительное расширение их прав. В 1864 году были учреждены земства, вызывавшие по ассоциации представления о Земском соборе, игравшем роль представительного учреждения в Московской Руси. Вопрос, выдвигавшийся теперь на первый план, был много более обширен. Среди высших органов государственного управления, находившихся на вершине здания империи, были лишь два учреждения: Правительствующий сенат и Государственный совет. Правительствующий сенат был высшим судебным учреждением, в компетенцию которого входило также право обнародования законов. Что же касается Государственного совета, в состав которого входили великие князья, заслуженные генералы и чиновники, то, хотя в его права и входила важная обязанность составления законов, все же это учреждение не пользовалось ни правом инициативы, ни властью самостоятельного решения: он был лишь подсобным и послушным советчиком царя-самодержца, высшего законодателя, и исходящие от Государственного совета постановления нимало не связывали монарха, который мог утвердить их или изменить по своему желанию. Таким образом, вопрос шел об изменении основных принципов всей системы самодержавия.
В этом отношении были возможны несколько проектов. Можно было, например, предоставить Государственному совету известную независимость в деле издания законов и контроле над финансами; при этом можно было несколько расширить состав членов, привлекши ряд представителей страны, назначаемых государем из числа членов земского самоуправления. Можно было создать и новое совещательное учреждение, Думу, очень ограниченную в своей компетенции, стесненную строгим наказом, причем члены Думы могли бы избираться или земствами, или же отдельными избирательными коллегиями дворянства, духовенства, земельных собственников, купцов, университетов, крестьян и так далее. И, наконец, можно было более решительно приблизить Россию к типу западноевропейских государств и рискнуть ввести более последовательный парламентарный строй — тот строй, который обер-прокурор Священного синода Победоносцев называл в своих беседах с наследником "дьявольским измышлением".
Александр II не высказывался определенно ни за один из предлагаемых ему Лорис-Меликовым проектов. Он откладывал свое решение до возвращения в столицу, где он думал собрать под председательством наследника комиссию для выработки подробного проекта.
Но если Александр II не высказывался определенно по вопросу о размере и значительности предстоящей реформы, то в принципе на нее он был согласен. Он сейчас же увидел, насколько эта реформа удобна, чтобы узаконить в глазах народа возвышение морганатической супруги в сан императрицы.
В одной из своих бесед с государем в Ливадии Лорис-Меликов сказал: "Было бы большим счастьем для России иметь, как встарь, русскую императрицу". И он напомнил, что первый Романов, царь Михаил Федорович, был женат на Долгорукой.
В другой раз, когда император работал со своим министром на веранде, сын Александра II Георгий, игравший около них, вскарабкался к нему на колени. Поиграв с ним немного, Александр Николаевич сказал: "Теперь поди, мы должны работать". Лорис-Меликов, посмотрев вслед уходящему ребенку, о чем-то задумался, а потом, обратившись к царю, сказал: "Когда русский народ познакомится с сыном вашего величества, он весь, как один человек, скажет: "Вот этот наш"".
Эти слова произвели сильное впечатление на Александра И, так как ему показалось, что министр отгадал одну из самых заветных его мыслей.
30 августа (11 сентября) генерал от кавалерии, генерал-адъютант, министр внутренних дел граф Лорис-Меликов был удостоен величайшей царской милости. Государь пожаловал ему орден Андрея Первозванного, самый высокий знак отличия, которым может быть удостоен русский государственный деятель.
Общественное мнение было совершенно не осведомлено о том, что происходило и подготовлялось в Ливадии. И оно вновь заволновалось, видя, что ни одна из ожидаемых реформ не осуществляется. Каждое утро надеялись найти в "Правительственном вестнике" радостное известие, магические слова о неиспытанном лекарстве, которое должно было восстановить Россию. И каждое утро эти ожидания оказывались тщетными.
В либеральных кругах царило не только разочарование, но и возмущение Лорис-Меликовым. Его обвиняли в неисполненных и лживых обещаниях, в том, что он пользовался для создания популярности "невыносимым лицемерием", доходило даже до того, что называли его просто мошенником и с недоумением спрашивали себя: не надул ли нас армяшка?
Задетый этими обвинениями, Лорис-Меликов решил открыто выступить. Он призвал к себе всех редакторов больших газет и убежденно заявил им, что теперь больше чем когда бы то ни было он будет работать в согласии со свободной печатью. Вместе с тем, как бы призывая их в судьи, он изложил им всю невероятную трудность его задачи и умолял вооружиться терпением и не возбуждать общественного мнения бесплодными и гибельными иллюзиями.
В конце своей беседы он набросал свою политическую программу. По этой программе он постарается прежде всего облегчить деятельность земств. Он даст земству все необходимые права для успешного руководства местными делами и улучшения экономического положения страны. Вслед за тем он преобразует полицию, дабы сделать впредь невозможным тот произвол, который имел место раньше. И, наконец, он установит сенаторские расследования с целью точно узнать волю населения и согласовать старые порядки с новыми потребностями. Для проведения этой программы потребуется не менее пяти-шести лет. В настоящее время, по его словам, не может быть и речи об обращении к народу в форме созыва представительных собраний европейского типа или древних земских соборов. Все, что писалось об этом в последние месяцы, выдумки и мечтания.