Тайный брак
Шрифт:
— Ты отправишься в Венсенн немедленно, — услышала я.
Итак, я отправилась в замок посреди Венсеннского леса, а он — в сторону Санлиса.
Спустя несколько дней из окон своих покоев я услышала шум голосов. Посмотрев вниз, я едва могла поверить глазам: несколько человек несли носилки, и на них лежал… мой Генрих!
Я поспешила во двор. То, что я увидела, повергло меня в ужас: Генрих, страшно бледный, без чувств. Я ведь чувствовала, что болезнь высасывает из него силы.
Один из тех, кто сопровождал короля, обратился ко мне. Это был высокий красивый мужчина, говоривший по-английски с легким акцентом, природу которого я не могла понять.
Он сказал:
— Королю пришлось покинуть армию. Он больше не мог находиться на поле боя.
— Да, вижу. Но что с ним? Можете вы отнести его в спальню?
— Конечно, миледи.
Генриха перенесли на кровать. Он лежал, не приходя в сознание, тяжело дыша.
Высокий мужчина сказал мне:
— Миледи, полагаю, следует послать за священником.
— О Боже! Неужели…
— Да, миледи. Король уже давно нездоров, но отказывался лечиться и покинуть войско.
Я с ужасом поняла, что предчувствие не обмануло меня: Генрих болен, тяжело болен…
Вернее сказать, он при смерти, но я не хотела, не могла произнести эти слова даже в глубине души.
Казалось немыслимым, чтобы такой сильный, такой мужественный и непобедимый человек лежал сейчас распростертый на постели, беспомощный, онемевший, с закрытыми глазами.
Я сказала чужим голосом, обращаясь все к тому же высокому мужчине:
— Этого не может быть… Мы должны вернуть его к жизни.
Он ничего не ответил, только посмотрел на меня с таким участием и печалью, что глубоко тронуло меня.
Немедленно вызвали врачей, они что-то делали, суетились, и прошло еще несколько томительных, страшных часов, прежде чем я окончательно поняла, что надежды не осталось: мой Генрих умирает.
Оказалось, Генрих какое-то время страдал от дизентерии, самой распространенной среди солдат болезни, но сейчас что-то неладное случилось у него в груди: он сильно кашлял, дышал с большим трудом, лицо его посинело от удушья.
Врачи мрачно качали головами и с безнадежностью разводили руками, показывая, что ничего не могут поделать.
Оставив армию, прискакал герцог Бедфорд. Он вместе со мной стоял в изголовье кровати, на которой лежал Генрих, и его присутствие приносило мне некоторое облегчение. Я чувствовала его искренность и знала, что этому брату Генриха могу всецело доверять.
Милый Бедфорд, он попытался утешать меня, хотя знал, как и все остальные, что состояние Генриха безнадежно.
Я находила в себе силы слегка улыбаться в ответ на его уговоры, даже сказала, что на этот раз бедный Генрих сражается с более могущественным врагом, чем обессиленные внутренними раздорами французы.
Священник не отходил от постели короля, и тот, в перерывах между приступами удушья, пытался просить прощения за совершенные грехи… Какие грехи? Может быть, за бурно проведенную юность? Или за кровь, пролитую с обеих сторон на полях сражений во Франции?… До моего слуха не доходили слова, но мне хотелось, чтобы они оказались такими.
Священник читал семь псалмов. Когда он дошел до слов: «Щит мой в Боге, спасающем правых сердцем…», Генрих слегка шевельнул рукой, показывая, чтобы тот прервался.
С великим трудом, задыхаясь, он произнес громким шепотом:
— Я намеревался… когда закончу завоевание Франции… Крестовый поход в Святую Землю…
Я услышала, что он сказал, и у меня мелькнуло не ко времени: наверное, он хотел походом в Святую Землю замолить свои грехи, содеянные на земле Франции. Кровопролитие… слезы жертв…
Мучительная агония умирающего длилась, казалось мне, бесконечно. Я чувствовала, из меня тоже уходят последние силы.
Шепотом я спросила одного из врачей:
— Появилась надежда?
Он только посмотрел на меня, и в его глазах я прочитала просьбу не требовать ответа.
— Скажите мне правду, — настаивала я.
— Миледи… — проговорил он, — будет чудом, если король проживет еще час или два…
— Брат… где мой брат? — услыхала я его слова.
Герцог Бедфорд, который тоже не отходил ни на шаг от постели, наклонился, взял бессильную руку Генриха.
— Я здесь, — произнес он.
— Джон, — еле слышно сказал Генрих, — ты всегда оставался хорошим братом.
— Да, мой король… Да, мой любимый брат. Я всегда верно служил Англии и тебе.
— Я знаю это, Джон… Ты единственный верный… бескорыстный. Я доверял тебе. Сейчас на тебя ложится честь удержать то, что я завоевал… И еще… Мой сын… мое дитя… Моя Кейт… Охрани их от всего худого, Джон… Она так еще молода… И мой ребенок… Мой Генрих…
Его голос прервался.
— Я сделаю все, о чем ты просишь, Генрих. Положись на меня.
Король еле заметно кивнул и прикрыл глаза. Он выглядел умиротворенным.
В молчании стояли мы около постели, и мне вспомнилось странное предсказание, которое не так давно передали с его слов: «Генрих, рожденный в Монмуте, будет царствовать мало, но сделает много…» Первая половина пророчества уже сбывалась.
Ощущение страха и глубокой потери охватили меня. Одна мысль билась во мне: скорее домой, скорее к моему сыну! К ребенку, потерявшему отца и ставшему, не достигнув еще годовалого возраста, королем Англии…
Я не пыталась уже заглядывать в будущее. Оно и так виделось туманным, таинственным, не предвещавшим ничего хорошего.