Тайный дневник Марии-Антуанетты
Шрифт:
Как только Софи увидела меня, в глазах у нее появилось понимающее выражение, но она ничего не сказала, лишь помогла мне снять мокрую одежду и приказала груму наполнить ванну горячей водой.
Я по-прежнему испытывала полное довольство собой. Мне вдруг стало интересно, думает ли сейчас Эрик обо мне. Почему-то я была уверена, что думает.
И еще я подумала, что мне очень жаль Джозефу, жаль оттого, что она умерла, не успев узнать, что такое любовь. Я вдруг поняла, что если даже завтра умру, то все равно не буду похожа на свою сестру. Я узнала любовь, я люблю и любима, и больше ничего
11 октября 1769 года.
При дворе будет дан бал, чтобы отпраздновать мою помолвку. Я буду в центре внимания. Этот праздник станет своего рода репетицией тех балов и придворных церемоний, в которых мне придется участвовать, когда я окажусь во Франции.
Мать говорит, что я должна привыкать к тому, что на меня смотрят, оценивают и судят, особенно французы, которые считают себя лучше и умнее остальных.
Но правда состоит в том, что мне нравится, когда на меня смотрят и восхищаются мной, я ничего не имею против этого. Мне безумно нравятся балы и торжества, мне нравится наряжаться, слушать музыку оркестра и танцевать. Я уверена, что думать так – большой грех, но, по правде говоря, я знаю, что красива и что с каждым днем становлюсь еще краше. Из всех сестер я самая красивая – так считают все, кто видел меня.
Пока что я, конечно, не могу сравниться с самыми прекрасными придворными дамами моей матери, но я надеюсь, что через несколько лет стану им достойной соперницей. Герцог де Шуазель говорит, что дамы при французском дворе намного красивее, утонченнее и очаровательнее фрейлин в Вене. Посмотрим.
Отныне все обращаются ко мне исключительно «дофина», что значит «жена дофина», то есть прямого наследника французского трона. Я ношу на пальце колечко, присланное мне женихом вместе с еще одним портретом, на этот раз совсем крошечным, чтобы повесить его на цепочке на шею. Мне не нравится, когда напоминают о том, как он выглядит.
1 ноября 1769 года.
Мой бал удался всем на зависть. Но после него я почувствовала себя настолько утомленной и измученной, что проспала почти весь день.
Платье, в котором я была на балу, бледно-зеленого шелка с кружевной оторочкой кремового цвета, прислали из Парижа, и оно вызвало всеобщее восхищение. Корсаж его был сделан из китового уса, отчего моя талия выглядела еще тоньше, чем была на самом деле.
Со мной танцевал принц Кауниц.
– Мадам дофина, выделаете честь дому Габсбургов, – сказал он, склоняясь в поцелуе над моей рукой. – Вы превратились в чрезвычайно утонченную и элегантную молодую леди.
– Поистине королевское величие, – расслышала я бормотание герцога де Шуазеля, когда он подошел засвидетельствовать мне свое почтение. – Но вы не должны забывать о приспособлении, которое сделал для вас дантист и которое вам необходимо носить каждый день. – Моими зубами занимается присланный из Версаля дантист, и, надо сказать, ведет он себя очень грубо и бесцеремонно.
Он мне не нравится, и я обожаю проклинать его по-немецки – на языке, которого он не понимает.
Мой внешний вид и поведение на балу доставили матушке несказанное удовольствие,
– Я восхищаюсь тобой, сестра, – сказал он, увлекая меня на полонез. – Я и предположить не мог, что ты способна держаться так безупречно.
На балу присутствовало столько приглашенных, что я физически не смогла бы приветствовать их всех, но постаралась поговорить с как можно большим их числом, принимая комплименты и добрые пожелания. Я надела кольцо, присланное мне дофином Людовиком, и все присутствующие отметили это.
Я очень жалела, что на балу не было Эрика. Он мог бы, к примеру, надеть форму капитана драгунов и великолепно бы в ней смотрелся. Он наверняка затмил бы красотой даже наиболее привлекательных поляков. Ах, с каким удовольствием я бы с ним потанцевала!
5 ноября 1769 года.
Карлотта уезжает. Двор забит повозками и каретами, в которые укладывают сундуки и коробки с ее вещами и приданым.
Мы обнимаемся и плачем, и я говорю, что всегда буду помнить ее и писать как можно чаще.
– Ах, Антония, мне так страшно! Что будет, если он возненавидит меня и отвергнет?
Ранее Карлотте несвойственно было проявлять слабость. Мне вдруг стало жаль ее.
– Он не может отвергнуть тебя, ведь ты – эрцгерцогиня Каролина Австрийская. По праву рождения ты стоишь выше него.
– Но, возможно, он сочтет меня неприятной и отталкивающей. Может быть, он решит, что… моя внешность оскорбляет его взор.
На это я не нашлась, что ответить. Мы обе знаем, что Карлотта невысокого роста и очень пухленькая, а черты ее лица нельзя назвать иначе как невыразительными.
– Если у него есть хоть капля здравого смысла, он будет ценить тебя за практичность, дальновидность и сильную волю. Вдвоем вы произведете на свет здоровых детей.
Она побледнела:
– Мне остается уповать только на это.
Мне позволено немножко проводить Карлотту. Я могу проехать в карете пять миль по дороге, ведущей на юг, в сторону горной гряды, отделяющей владения Габсбургов от Пьемонта. Когда мы достигли точки, откуда семейный экипаж должен повернуть назад, я вышла из кареты и направилась к Карлотте, чтобы обнять ее в последний раз.
– Будь счастлива, дорогая сестра. Пиши чаще. Рассказывай мне обо всем.
Она вцепилась в меня обеими руками, потом судорожно отстранилась и вернулась в свой экипаж. Мы стояли и махали вслед, пока лошади уносили Карлотту вдаль.
Я с нетерпением буду ждать первого письма от нее.
19 ноября 1769 года.
С помощью матери и Софи я, наконец, сделала последние заказы относительно своего гардероба. У меня будет сорок семь бальных платьев из шелка и вышитой парчи и такое же количество вечерних нарядов. В данное время портные шьют двадцать придворных платьев и еще столько будут готовы, когда я перееду в свой новый дом. Французская мода меняется столь быстро, что существует опасность того, что к следующей весне весь мой гардероб устареет.