Тайный дневник Марии-Антуанетты
Шрифт:
Я выглянула в окно и увидела, как швейцарские гвардейцы, одетые в красные мундиры, заряжают пушку и выстраиваются в боевой порядок за толстыми стенами дворца.
Мне показалось, что прошло совсем немного времени, и пушка начала стрелять. Сквозь грязно-желтый пороховой дым я разглядела фигурки парижан, выскочивших на Карусельную площадь прямо напротив главного входа во дворец. Они держали в руках длинные острые копья, а на головах у них были надеты фригийские колпаки. Среди леса копий колыхались огромные шелковые знамена с полосами красного, белого и синего цветов – символы революции.
– Пожалуйста, отойдите от окна, ваше величество.
И лейтенант де ля Тур вежливо, но решительно отвел меня в дальний конец
Это были последние четкие воспоминания, оставшиеся у меня от той ночи, прежде чем во дворце разразился ад кромешный: Людовик, обнимающий детей, прижимающийся спиной к стене, с печатью страха на лице.
Спустя мгновение начался обстрел дворца из пушек.
Все окна в комнате, в которой мы находились, разлетелись вдребезги. От ужасного грохота Муслин испуганно закричала. Повсюду валялись осколки разбитого стекла, пол и стены были забрызганы кровью, и я поняла, что лейтенант спас мне жизнь, заставив отойти от окна.
В сопровождении нескольких рыцарей и охранников мы выбежали в коридор, в котором укрывались от обстрела слуги и чиновники, не зная, где еще спрятаться. Мы бежали длинными коридорами, пробираясь сквозь столпотворение солдат и наших слуг, которые в отчаянии метались взад и вперед, в надежде избежать кровавой бойни, разворачивающейся во внутреннем дворе. До нас долетали звуки разлетающихся окон, и тут пол под ногами вздрогнул и заходил ходуном – это ядра ударили в стены дворца. Снизу раздавалось испуганное ржание лошадей и крики раненых, в воздухе стоял резкий запах сгоревшего пороха. Из-за дыма в горле у меня пересохло, но я не могла остановиться, чтобы напиться или помочь Людовику, который бежал медленно и неуклюже, или тем, кто протягивал руки, моля о помощи.
Мы бегом поднялись на одну из больших галерей, но вынуждены были остановиться при виде ужасной сцены, открывшейся нашим глазам. Здесь все было забрызгано кровью, она была везде – на полу, на коврах, на мебели, на стенах и драпировках. Повсюду валялись мертвые тела, и в ноздри нам ударил запах выгребной ямы, потому что все трупы были испачканы испражнениями. У одних были отрублены головы, с других сорвали одежду. Я видела женщин с отрезанной грудью и мужчин с вырванными гениталиями.
Дикая жестокость этого зрелища не поддавалась описанию, мне еще никогда не приходилось ни видеть, ни слышать о чем-либо подобном. Я почувствовала, что меня вот-вот стошнит. Стоявшая рядом мадам де Турсель отвернулась и схватилась обеими руками за живот. Людовик быстрым шагом подошел к окну, которое зияло пустыми проемами, и его вырвало в сад.
– Не смотрите, – выкрикнул кто-то из рыцарей или охранников, я не разобрала, кто именно. – Не думайте о том, что вы здесь видели. Следуйте за нами. И поспешите, ради Бога!
Я слепо повиновалась. Звуки выстрелов из мушкетов и пушечные залпы, сотрясавшие дворец, стали громче. Из комнат, мимо которых мы пробегали, доносились пронзительные крики и грубая ругань, а в распахнутые настежь двери были видны ужасы, которые творили захватчики, почуявшие запах крови.
Мы бежали заброшенными и почти не используемыми коридорами, через пустые холлы, полуразрушенные и пришедшие в упадок комнаты и, наконец, вскарабкались по пыльной старой лестнице, которая вела в мои апартаменты. Первыми туда вошли солдаты и рыцари, держа наготове мушкеты, обнаженные шпаги и сабли. Им удалось захватить врасплох большую толпу парижан, грабивших мои шкафы и гардеробы, – они швыряли мои платья и нижние юбки на пол, безжалостно вспарывали обивку мебели и разрывали на части предметы домашнего обихода. Одних грабителей застрелили на месте, других зарубили, когда они пошли в отчаянную и бессмысленную атаку, размахивая обагренными кровью пиками, копьями и ножами.
Бросаясь на нас,
Мне трудно описывать здесь то, чему я стала свидетелем. Корчившиеся на полу тела, разрубленные почти пополам, кишки и внутренности, вываливающиеся наружу, мозги, разлетевшиеся по паркетному полу, шелковые платья, перепачканные кровью и экскрементами, трупы слуг и чиновников, слившиеся в кошмарном и извращенном объятии смерти. Лица, на которых навеки застыло выражение удивления, ужаса, страдания и боли. Стоны умирающих, жестокий смех мясников, получающих наслаждение от своих зверств. Мужчины и женщины, размахивающие окровавленными ножами, пьяные от вина из королевских погребов, опьяненные местью, выплескивающие накопленную за годы жизни ненависть на свои беспомощные жертвы.
И кровь, повсюду кровь. Потеки, ручейки, лужи крови. Она водопадом текла по пожелтевшим мраморным ступеням, кровь красная, кровь темная, кровь красно-коричневая, засохшая. Кровь, металлический привкус и запах которой смешивался с вонью пороха, дыма и разлитого вина в спертом воздухе помещений.
Над изуродованными телами с жужжанием вились стаи мух. Это были трупоеды жаркого августовского дня, кануна празднования Дня Святого Лаврентия Великомученика.
Меня настолько потрясло неописуемое и отвратительное зрелище, что я долгое время как завороженная наблюдала за мухами, не в силах оторвать от них глаз, глядя, как они садятся на отрубленные руки и ноги, а потом вновь взмывают в воздух. Наверное, именно мухи позволили мне хоть немного отвлечься от этих ужасов, от следов зверств, наблюдать которые было свыше моих сил.
В который уже раз лейтенант де ля Тур взял меня за руку, заставив очнуться от полузабытья, в котором я пребывала. Он ловко подтолкнул меня с детьми к дверям и встал впереди нас, намереваясь защитить от очередной волны нападающих, которые бросились в новую атаку, выставив перед собой окровавленные пики и копья и крича: «Смерть королю! Смерть австрийской суке!»
Я услышала звон и лязг оружия, когда солдаты и рыцари отразили нацеленные на нас пики и копья. Парижане оказались так близко, что до меня донесся запах винного перегара, и я разглядела пламя ненависти в их глазах. «Мы умрем здесь, – подумала я. – Мы наверняка погибнем прямо здесь». Я услышала, как вскрикнул Людовик, но не знала, от страха или от боли. Может быть, он ранен? Или умирает?
Один из рыцарей «Золотого кинжала» застонал и повалился спиной прямо на меня, за ним другой, потом еще один. Пол был залит кровью, и мои туфли скользили в ней. Луи-Шарль, который до этой минуты вел себя очень храбро, начал всхлипывать.
Внезапно сзади возник огромный мужчина и окликнул меня. Я обернулась и узнала гиганта-садовника, которого вынуждена была уволить несколькими месяцами ранее. Он взвалил Луи-Шарля на плечо и прижал к себе Муслин. Дети вцепились в него, а Луи-Шарль даже перестал плакать.
– Пойдемте, – обратился он ко мне, – я покажу, как выйти отсюда.
Я окликнула Людовика, который немедленно последовал за нами, и бедную храбрую мадам де Турсель. Она подхватила с пола нож, выпавший из руки убитого парижанина, и размахивала им перед собой, не позволяя никому приблизиться к нам. Замыкал шествие лейтенант де ля Тур, оберегая нас от нападения сзади. Мы выскользнули в узкий проем в стене, обшитой деревянными панелями, и оказались в запыленном коридоре, который в конце концов привел нас сначала в кладовую, а оттуда – на разграбленные кухни. Выскочив наружу, мы быстро перебежали через сад к зданию, где проходило заседание Законодательной Ассамблеи.