Тайный рейс
Шрифт:
Прервав девушку, он стал быстро и с некоторым раздражением говорить что-то по-корейски, казалось, он ругал ее. Сайдзё это показалось подозрительным. Но тут мужчина повернулся к нему и неожиданно предложил:
— Если хотите, я могу ответить на ваши вопросы. Я заведующий редакцией, моя фамилия Хан, и у нас с Чоном общая точка зрения. Ответы можете опубликовать от его имени.
— Что ж, в таком случае…
Заведующий редакцией, как видно, решил действовать без обиняков. Да и Сайдзё уже не мог идти на попятный. Они перешли в помещение редакции и уселись на диван, стоявший в углу. С видом заправского журналиста Сайдзё достал из кармана блокнот и карандаш и приготовился делать заметки.
— Вы, вероятно, знаете, что мы боремся за воссоединение Южной
— Да, в этом я не очень разбираюсь…
— Но для того чтобы правильно ответить на ваш вопрос и чтобы вы сумели правильно понять наши взгляды на будущие экономические и торговые отношения Японии и Кореи, я должен несколько разъяснить нашу политическую позицию. Это необходимая предпосылка.
— Пожалуйста! Я с удовольствием…
— Хорошо. Тогда слушайте… У вас, японцев, существует различие в подданстве между северными японцами и южными японцами? У вас регистрируют одних японцев как подданных, скажем. Японской Народно-Демократической Республики, а других — как подданных Великояпонской империи?
— Нет.
— А у нас, как вам известно, такое различие существует. Есть Северная Корея, и есть Южная Корея. Есть Корейская Народно-Демократическая Республика на севере и Корейская Республика на юге. Есть граждане одной и подданные другой.
— Но разве это не следствие того несчастья, что в результате войны Корея была раздельно оккупирована Америкой и Советским Союзом?
— Вы хотите сказать, что для Японии было счастьем, что ее оккупировала одна Америка? В самом деле, в Японии ведь нет 38-й параллели! Разоружив Квантунскую армию и японские гарнизонные войска в Корее, Советский Союз и Америка не разделили Японию на зоны оккупации. Все это так. Но корень-то зла в том, что Япония тридцать шесть лет держала Корею под своей пятой… Но не будем сейчас возлагать ответственность на вас. Однако, если вы хотите понять страдания народа, нации, расколотой — нет, разодранной! — на две части, попробуйте себе хоть на минуту представить, что вы сами разлучены с семьей, они теперь северные японцы, а вы — южный! Не очень приятно, правда?
Сайдзё не ответил, и Хан переспросил:
— Ну так как? Вот вы — и вдруг «южный японец»!
— Да-а… Такое, конечно, могло случиться… — запинаясь проговорил Сайдзё. — Но ваши вопросы такие неожиданные…
— Учтите, что мы не коммунисты, — продолжал Хан. — Мы не настаиваем на изменении строя ни на Севере, ни на Юге. Мы требуем, чтобы немедленно были выделены представители от обеих сторон и была создана федеративная республика… Но в настоящее время Япония восстановила отношения только с Югом и, говорят, ссужает Юг деньгами. Это хитроумные козни, направленные на то, чтобы воздвигнуть еще более прочную стену на 38-й параллели, чтобы увековечить раскол страны. Таким путем японцы и корейцы действительно не смогут протянуть друг другу руки и стать друзьями. Напротив, в этом случае японцы станут врагами корейской нации.
Сайдзё делал вид, что записывает слова собеседника. На самом деле он думал о другом. Неужели Цой собирался дать пятнадцать миллионов той политической организации, которую представляет этот журнал? Какую же цель он преследовал? Пусть они не принадлежали к числу так называемых левых организаций, но все равно это достаточно сомнительная группировка. И все-таки Цой дает такие деньги! А ведь он весьма осмотрительный делец! Недаром, даже приглашая японку Канако в личные секретарши, он беспокоился прежде всего о ее связях с какими-либо нелояльными политическими организациями. Правда, всякие бывают капиталисты. Среди них есть и такие, кто очень быстро меняет ориентацию. Но изменился ли сам Цой? И что могло его побудить к этому? Да и бескорыстно ли он действует в данном случае? Но на какую же выгоду он рассчитывает, давая такие деньги? Решить эту задачу будет не так-то просто.
Когда Хан перешел к экономическим вопросам, Сайдзё сделал вид, что во всем с ним соглашается, но все время пытался заговорить о главном редакторе Чоне и выяснить, с какой целью он поехал в Осака.
Сначала Хан будто этого не замечал, а потом не выдержал:
— В Осака у нас не только много читателей, но много и наших сторонников… Он раза два в месяц обязательно ездит туда: проверяет, как идет распространение журнала, и попутно выступает там с лекциями.
— В таком случае… я хотел бы попросить вас… Не дадите ли вы мне на время фотографию вашего главного редактора? Я хочу поместить ее в газете.
— Фотографию? Это совершенно исключено, — наотрез отказал Хан. — Надеюсь, причину вы сами понимаете. Наше движение не может считать себя в безопасности даже в такой стране, как Япония, где гарантирована свобода слова.
Сайдзё ушел из редакции ни с чем — он ничего не узнал о Чоне, даже его фотографии не получил.
Но нельзя сказать, что его посещение редакции оказалось совершенно бесполезным. Девушка из секретариата и заведующий редакцией ответили ему о поездке Чона по-разному. Девушка сказала, что главный редактор уехал по срочному делу, а заведующий редакцией заявил, что он отправился в одну из своих очередных, регулярных поездок. Сейчас главного редактора «Пан-Кориэн ревью» занимало одно: куда бесследно исчезли пятнадцать миллионов иен и сама посыльная. Вряд ли Чон безучастно сидел и ждал эти деньги. Вероятнее всего, «срочное дело» в Осака как раз связано с исчезновением этих пятнадцати миллионов.
Вернувшись в сыскное бюро, Сайдзё доложил обо всем шефу. Могами приказал подробно информировать его о ходе розысков. Выслушав донесение сыщика, он снял телефонную трубку и сделал Сайдзё знак, чтобы он подождал в соседней комнате. Видимо, Могами решил сначала сам что-то проверить, после чего уже давать дальнейшие указания.
Бюро Могами помещалось на верхнем этаже уютного четырехэтажного здания по улице Хитоцугитё в районе Акасака, недалеко от телестудии. Когда по соседству открылся Клуб китайских мандаринов, здание бюро как-то сразу померкло. Да и вся улица, застроенная двух-, трехэтажными домами, с небольшими магазинами и ресторанчиками, для центральной части столицы была не слишком оживленной. Но это было, пожалуй, на руку Могами и его специфическому учреждению.
Вместе с издательством «Проблемы труда», которое тоже возглавлял Могами, бюро занимало пять довольно больших комнат на четвертом этаже. Но деловая рабочая обстановка чувствовалась лишь в первых двух комнатах, куда вы попадали сразу с лестничной площадки: здесь помещалось издательство «Проблемы труда», выпускавшее книги и брошюры по вопросам трудового законодательства. В остальных трех комнатах, которые занимало Консультационное бюро, включая кабинет шефа, расположенный в самом конце коридора, всегда царила атмосфера как бы безделья. Тут за столами сидели два или три консультанта, или «директора», как их еще называли, старик делопроизводитель и две девицы, занимавшиеся счетоводством; это и был весь штат служащих бюро, работавших здесь. Остальной аппарат бюро составляли разбросанные по городу сыщики, осведомители, внештатные эксперты, оперативные помощники и другие секретные сотрудники. Никто из них друг друга в лицо не знал. Каждый был связан с определенным официальным сотрудником («директором») бюро и получал задания от него. В бюро они являлись раз в месяц, каждый в назначенный ему день и час, за жалованьем и премией. Таким образом, здесь господствовала полная диктатура шефа бюро. При этом постороннему посетителю не так-то легко было проникнуть в эти комнаты. Издательство «Проблемы труда» одновременно играло роль и своего рода бюро пропусков. Чтобы попасть в Консультационное бюро, посетителю нужно было пройти через вахтерскую охрану. Кроме того, обработка и хранение секретной информации, разработка различных проектов и планов, составление всякого рода записок и справок — все это производилось в строгой тайне и в другом месте. Доступ туда имели только «директора». Словом, вся основная работа велась в особом помещении, а контора на Акасака как бы служила лишь для связи.