Тайный смысл и разгадка кодов Лао-цзы

Маслов Алексей Александрович

Во фрагменте (18–21) иероглиф «фа» переведён как «следовать», хотя это ни в коей мере не отражает глубинного смысла взаимоследования в теории лаоистов. Термин «фа» может быть переведён как «закон», «модель», «метод», «стандарт» и выражает прежде всего соответствие какому-нибудь канону. Понятие «фа» нередко применялось для описания социального порядка как «закон», «предписание», в том числе и «уголовное законодательство», но «Дао дэ цзин», выражая параллелизм социального и природного, делает «закон» (а в данном случае — «взаимоследование») понятием надсоциальным и космическим, превращая его в «естественный закон». Именно так осознавали понятие «закона» или «следования канону» не только лаоисты, но и последователи течения Хуан-Лао [244, 48–49, 62]. Поэтому более

точным термином может являться «брать себе за образец»: «Человек берёт себе за образец Землю… Дао берёт себе за образец естественность». Правда, последняя фраза может смутить строгого критика: если Дао берёт себе что-то за образец (в данном случае — естественность, естественный закон), значит, есть нечто, стоящее над Дао? На самом деле скрытый смысл фразы таков: «Дао следует естественному закону, который заключён в нём самом», или просто: «Дао берёт за образец само-естественность».

Ван Би понимал этот параграф уже не в лаоистской традиции, обрисовывающей место истинного человека во Вселенной, но как текст, определяющий роль правителя, который является «хозяином человека». Именно он в списке Ван Би занимает во фразе (18) место «человека», именно он соотносится с Дао и получает от него Благодать.

В современном понимании «цю» во фразе (16) означает «государство», «страна», в крайнем случае — «мир». Однако по смыслу ясно, что речь идёт именно о пространстве, не ограниченном никакими рамками, абсолютно бесконечном и вмещающем в себя даже «то Дао, у которого есть имя» (Ван Бихе «Ван Би (226249)»), в отличие от безымянного Дао, о котором невозможно даже говорить. Вариант из Маваньдуя использует также термин «го», означающий именно «государство». Это прекрасная иллюстрация того, что древние китайцы осознавали своё государство именно как бесконечное пространство, на которое распространяется Благодать.

Бошу (4):

фраза отсутствует.

Бошу (6):

Назову его ещё и «Великим».

Ван Би (15):

правитель также велик.

Бошу (14):

В государстве (го) существуют эти четыре великих.

§ 26

В тексте (4) речь дословно идёт об особой телеге для перевозки зерна и грузов для армии, что делает этот параграф похожим на ряд других «военных» отрывков «Дао дэ цзина» (§ 68, 69).

Смысл выражения «властитель (или «правитель») десяти тысяч колесниц» (ваньчэн чжичжу) (7) вызвал немалые споры, несмотря на кажущуюся очевидность своего смысла. Если быть буквальным в переводе этого выражения, то его можно понять как «владелец десяти тысяч колесниц», однако в версии Фу И вместо термина «чжу» (хозяин, правитель) стоит другой, близкий по написанию термин «ван» Нх, который иначе как «правитель» перевести нельзя. Сюй Каншэн считал, что этот термин мог возникнуть лишь в период Сражающихся царств, и утверждал, что впервые этот термин появляется лишь в трактате «Мо-цзы» хе «Мо— цзы (трактат)». Одним из его аргументов было утверждение того, что лишь к периоду Сражающихся царств человек, что обладал десятком тысяч боевых колесниц мог, стать правителем, до этого такого количества колесниц просто не встречалось [126, 143]. Однако термин «десять тысяч» (Вань) в китайских текстах не имеет реального цифрового смысла, а обозначает просто «множество», «мириады», например, «вань у» — «мириады вещей» (досл. «десять тысяч вещей»). Поэтому в «Дао дэ цзине» речь идет, конечно же, просто об обладателе несметного по тем временам количества колесниц. К тому же еще в «Лунь юе» («Беседы и суждения») Конфуция в главе «Сянь цзинь» мы встречаем похожее выражение: «Царство, в котором насчитывается тысяча колесниц, может считаться одним из больших царств».

Здесь встречается несколько терминов, связанных с жизнью китайской аристократии. В частности, «жунгуань» [(5) (дословно: «славное (приятное) для взора») означает место для проведения праздников аристократии, зрелищ, а также путешествия по красивым местам, а «янчу» (дословно: «гнездовье ласточек») в одном смысле — покой, «умиротворение»,

в другом смысле — «повседневная жизнь» аристократии. Всё это позволяет перевести строки (5–6) следующим образом:

«И если даже он ведёт красивую жизнь,

в своей повседневности он не погружён в неё».

Бошу (3):

Поэтому благородный муж (цзюньцзы), странствуя повседневно…

§ 27

Всякое умение приобретает в даосизме смысл высшего, абсолютного мастерства. Доходя до предела, оно переходит в свою противоположность — становится неприметным, ненавязчивым и тем не менее всеопределяющим. Отсюда и даосская мудрость всегда будет считаться «сокрытой», «потаённой», «сокровенной» (сюань). Во фразе (2) речь дословно идёт не о простой оговорке, но о мельчайшем, едва заметном изъяне в драгоценном камне: «Умеющий говорить не допустит и малейшего изъяна».

Оставленность, утрата Дао способны настигнуть даже мудрейших людей (15), и они могут переживать безблагодатное состояние.

§ 28

Образчик Поднебесной (7–8) — это не столько пример, на который надо равняться всем другим существам, сколько именно живое воплощение абсолютно универсальной мудрости Дао, универсальная метаформа всего мира. В древности иероглифом «ши» (образчик, идеальная форма) могла также обозначаться ритуальная утварь для гадания. И здесь вновь возникает аллюзия священного вместилища, лона небесного ритуала, земного опосредования священного. Общий мотив всех трансформаций в сознании даоса — это развитие вспять и возвращение к своему началу — к состоянию новорожденного (§ 10, 55), к Беспредельному, к изначальной простоте. Всё это — образы абсолютной нерасчленённости, полной пустоты, когда ещё не произошло разделения мира на противоположности, не родились инь и ян, и всё пребывает в состоянии предрождения, чудесного преддверия.

«Изначальная простота» (пу) — одна из аллюзий Дао — переводится также как «необработанное дерево», причём в тексте чётко прослеживалась преемственность сакрального и профанного оттенков этого слова. Поэтому фразу «делая изначальную простоту своим инструментом…» можно также перевести как «обрабатывая необработанное дерево, изготавливают утварь (сосуды)». Вероятно, такое сравнение человека с утварью было неприемлимо для Конфуция, и он в «Лунь юе» ответил: «Благородный муж — не предмет утвари» (12.1), поставив на первое место именно ритуальное благородство конфуцианского мужа в противоположность чистой простоте и природной целостности сознания даоса.

Высшее умение заключено в том, чтобы законами и уложениями не вредить обществу или сделать так, как дословно гласит фраза (20), чтобы «великие уложения не разрезали (не разделяли) [мир]». Само подчёркивание, что уложения являются именно «великими», намекает, что за ними стоит действие Дао.

Тан Вэньбо (VIII в.) (12):

фраза отсутствует.

Бошу между строками (5) и (6) содержат пассаж:

Познав белое, сохраняй и чёрное,

становясь долиной Поднебесной.

Будучи долиной Поднебесной,

вберёшь достаточно постоянной Благодатии сумеешь вернуться к простоте.

§ 29

Понятие «священного сосуда» или «инструмента» (шэньци) связывается в даосизме с исключительным полем приложения сил Дао, где невозможно никакое действие со стороны человека. Не случайно говорилось, что «великий сосуд долог в изготовлении» (§ 41). Таким образом, нельзя человеку вмешиваться в форму «священного сосуда» — Поднебесной, можно лишь, следуя Дао, использовать пустоту внутри его. «Сосуд мира» точным образом отражает переменчиво-пустотный характер. Благодаря такому широкому семантическому полю значений «сосуда» в даосской терминологии выражение «правитель сосудов» может пониматься и как «властитель страны» (§ 2, 67), и как «постигший способ использования пустоты сосуда — Дао» (§ 11).