Тайный воин
Шрифт:
Ему сказывали, Шегардай являл себя над закраем необычно, даже чудесно. Приветствуя других путников, уходя вперегон, Ворон жадно вглядывался вперёд, ища туманный горб зеленца. И всё равно Шегардай его обманул, как обманывал многих прежде и после. Взняв на укатанный лоб очередного островка, Опёнок посмотрел вдаль… и увидел, что рассветный небоскат словно истаял. Разобрать, где кончалась ледяная твердь и начиналась розовая небесная мгла, сделалось невозможно. Ворон даже остановился в недоумении. Потом смекнул.
– Ух ты! – в голос вырвалось у него.
Впереди лежал зеленец. До того размазанный и обширный,
Вот, стало быть, он и город.
Путь, на который у людей не считалось зазорным полагать сутки, дикомыт пролетел за вечер и ночь.
Он ударом кайка бросил себя вперёд, хлынул со спуска, побежал дальше.
Ближе к туманной стене Ворон понял, отчего в старину «гостинцем» именовали не подарок, не сбережённое в пути угощение, а наезженный тор, стезю гостей-торгованов. Люди с санками и без санок двигались сплошным ходом. Дикомыт сперва продолжал кланяться то вправо, то влево… погодя перестал. Замест взялся пристально наблюдать идущих, ловить обрывки речей, присматриваться к повадкам. Приметил раз или два, как на него обращались украдчивые девичьи взгляды. Задрал было нос. Спохватился: не того ради пришёл.
Вот, стало быть, что такое большой торговый день в Шегардае…
Иные останавливались, выкладывали товары и принимались голосить, зазывая покупщиков, даже в зеленец ещё не войдя.
– А кому гребни костяные для кудрей русых, чтобы хмелем вились?
– Налетай, желанные! Горшки звонкие, лощёные, поливные! Сами варят, сами парят, сами из печи на стол прыгают!
Эти продавщики не чаяли захватить себе на торговом юру бойкого места. В Торожихе тоже таких видывали, несмелых и вялых. Люди сворачивали, приценивались, качали головами, шли дальше. Ворону было страсть любопытно, но он пошёл мимо.
– Ишь, народищу! – удивлялись кругом.
– Правда, что ли, Высший Круг аж красного боярина посыльным прислал?
– Если правда, с веским делом, поди.
Ворон внимательно слушал.
На плоском острове, отличимом от ледяных полей лишь торчащими вершинами деревьев, один за другим воздвигались шатры. Там расположился привоз. Путники с большими упряжками въезжали на подворья, ставили временное селение, привязывали собак, перекладывали товар на телеги.
С Привоз-острова вдруг подала пронзительный голос дудка, сипловато отозвались струны гудка. Ворон сразу насторожился, принял на заметку.
«Всё как есть высмотрю, вызнаю… Чтобы учитель наверняка…»
В зеленец входили горой. На последних саженях снега Ворон отвязал лыжи, пристегнул вместе с посохом ремнём к кузовку. Выпустил из-под кушака полы кафтана, подвёрнутые в пути для удобства. Принял самый наглый вид, поскольку в животе начался трепет. Пошёл вместе с сопутниками в туман.
Вынырнул по ту сторону, опять едва не запнулся на ровном месте.
Перед ним была Ойдригова стена.
Высота в ней была хотя далека от той, на которую они лазили по верёвкам, но… некоторым образом чувствовалось, какой мощи была великая Андархайна, когда приводила к дани Левобережье, посягала на Коновой Вен. Прясла, связанные облыми желваками башен, шагали по островам, спускались к воргам, выгибались над водой сводчатыми перемычками для пропуска рыбачьих челнов, даже больших парусных лодий… только где они были ныне, те лодьи! В рыжую озёрную рябь спускались запорные решётки, изглоданные ржавчиной, обросшие висячими космами. Одни едва казали себя из каменных гнёзд, другие, перетлевшие, развалились и торчали со дна, третьи косо свисали, съехав до половины…
В самые плящие морозы стена оказывалась прямо в тумане. Сырость увечила её, выбивала камень за камнем, но могучая древняя кладка сдаваться не собиралась.
– А люди что говорят? Какое такое дело?
– Да всё бабьи сказки передают. Одна жёнка слышала, наместника поставить хотят, другая – боярина невест прислали смотреть…
– Невест? Для кого?
Ворота, принимавшие южный путь, стояли настежь распахнутые. Ворон опустил руку на поясной кошель. О здешних крадунах он был порядком наслышан: тор, да ёр, да третий вор! С надвратной божницы улыбался людям каменный лик. Ворон присмотрелся. Даже сквозь сплошной мох было заметно: чьи-то руки пытались лишить образ м'yжеских черт, отбить бороду и усы… сделать из Владыки Владычицу. Не справились. На входящих по-прежнему радостно и светло взирал Бог Солнца. С укороченной бородой Он лишь казался моложе. Ворон, как подобало, поклонился Ему. И вошёл.
Многомудрые предки облюбовали для жизни большой островняк в самом сердце широкого Воркуна. А и что бы не жить? Рыба ходит руном, лови хоть с порога, никакой враг укрывом не подберётся, и для торга место удобное…
Андархи возвели крепость, поставили обережное войско, учредили губу. Ойдриг Воин, строитель стены, был всего лишь царственноравным. Покорение Левобережья вознаградило его браком с дочерью Хадуга Седьмого. Сделало родителем целой ветви царевичей. Ветвь числили среди младших, но она звалась Шегардайской, и в том была великая честь.
– Слыхали? К лобному месту доски несут, знатную лавку ставят.
– Вечевать, значит, будем?
– Большим вечем, раз дело весомое.
Со времён Ойдрига город пережил многое. Военную славу, время надежд, когда Шегардай видели чуть не северной столицей державы. Потом – ратные неудачи, упадок, насмешливое звание тронного города захолустья. Наконец – Беду с победушками.
И ничего, не запустел, не пропал. Жил себе.
А всё потому, что далёкие праотцы верно истолковали приметы и в самом деле избрали доброе место. Такое, которое Мать Земля позже сполна взыскала животворными кипунами. Не пришлось бросать нажитое, перебираться неизвестно куда.
Ворон шёл всё медленней, изо всех сил храня независимый вид, хотя глаза разбегались. Учитель снабдил его подробным начертанием города, многое объяснил, но из памяти сразу всё разлетелось.
Звуки, запахи, людская галда… под ногами узоры каменной вымостки… знакомая и незнакомая речь… мелькание множества лиц, яркие кафтаны, дома в два-три жилья… расшитые девичьи опашни, вопли нищих, запруженные мосты…
Вот про это Ветер и говорил: «Две улицы пройдёшь, на третьей потеряешься!»
– Невест, говоришь? На что глядеть будут, на знатность или красу?
– Была бы сваечка, а у нас колечек достанет.
– Сваечка, да не простая, а золочёная…
Степенные мужи гладили бороды, усмехались:
– До золотых колечек небось простой сваечки не допустим.
– Станем вечем ополдни, узнаем.
– Твою-то старшенькую мать уже румянит, поди?
Ворон даже шаг придержал. Голова неслась кр'yгом, хотелось во все пятки прочь, к привычным голосам и зрелищам леса. Зубы сжались сами собой. Дать существо насмешке учителя вместо обещанного разведа было ну никак невозможно.