Тайный воин
Шрифт:
Против этих ночных набегов новые ложки завели собственное обыкновение. Перед сном тянули жребий. На кого выпадало – спали в очередь, охраняли других. Застигнутых межеумков всем миром гнали вон в тумаки. Пригодится небось, когда однажды они в опасном месте лагерем встанут…
Сквара наново огляделся. Ну конечно. Лыкасик, одетый, сидел нахохлившись на своём лежаке – и крепко спал. Умаялся после лыжного бега. Сквара дотянулся, легонько тряхнул его за плечо. Воробыш вскинулся, спросонья мало не заорал, поднимая тревогу, но узнал Опёнка, вовремя закрыл
Он зачем-то сунул разломанные кугиклы обратно под тюфяк, склонился над соседним топчаном. Подстёгин сын лежал, свернувшись клубочком и с головой закутавшись в одеяло.
– Вставай, братейко, – прошептал Сквара.
Ознобиша сразу проснулся, высунул голову, обрадовался:
– Сквара…
– Вставай, пошли.
– Куда?..
Но Сквара уже шагал в сторону двери. Ознобиша вновь спрятался было под одеяло. Всё же вздохнул, сел, свесил ноги, потёр ладонями лицо, быстро оделся.
Дикомыт ждал его за дверью. Когда Ознобиша вышел, Сквара подобрал с пола свёрнутый кольцами канат:
– Идём. Учитель позволил.
Окончательно проснувшийся Ознобиша нахмурился, хотел было заартачиться. В это время из-за угла появились двое межеумков. При виде ребят у двери предвкушение пропало с их лиц, парни приняли независимый вид, как ни в чём не бывало прошли дальше. Ознобиша снова вздохнул, потащился за Скварой.
Потом он стоял под стеной, глядя, как сверху, тяжело и медлительно разматываясь, валится длинное ужище. Сквара съехал вниз, ногами раскидал снег под стеной. Явилось комковатое пятно, ещё не растворённое оттепелями. Ознобиша попятился.
– Лезь! – велел Сквара.
Ознобиша замотал головой. Он думал, дикомыт раскричится, но Сквара вместо этого негромко сказал ему:
– Ты брата Ивеня спасать лезешь.
Ознобиша невольно представил… Переменился в лице… Всхлипнул, оскалил зубы, перепрыгнул страшное пятно, повис. Утвердил ноги, стиснул, стал подниматься. Сперва медленно, потом дело пошло.
– Я метать буду, – предупредил Сквара. И тотчас послал первый снежок, чувствительно достав братейку пониже спины. – Уворачивайся!
Ознобиша оглянулся было, на лице мелькнула обида, но мимо носа свистнул крепкий комок. Ознобиша на миг зажмурился от брызг, втянул голову в плечи, полез быстрее. Всё равно получил ещё и ещёжды – и принялся толкаться ногами, лукаться, прыгать… Представил: там, за стеной, на брата готовят верёвку, точат ножи… Глаза обожгли слёзы. Упрямые, отчаянные, злые.
Он миновал место, где беспомощно висел третьего дня, даже удивился. Себя, что ли, жалел? Когда они Ивеня…
Сквара, кажется, поспевал мишенить в него за всю шайку, но сюда, наверх, даже он докидывал через раз. Ознобиша стал примериваться к бойнице. Между ступенчатыми зубцами выглянул дозорный. Он держал в руках палку.
Ознобиша вдруг исполнился вдохновенной ярости и прянул вперёд: ну, убивай! Скидывай наземь! А не пропустишь и не убьёшь – задушу! загрызу!.. Потому что Ивень… царевна Жаворонок…
Дозорный начал замахиваться…
…И с немалой силой получил снежком прямо в грудь. Так, что аж покачнулся.
Как, что, откуда?.. Ознобиша быстро посмотрел вниз. Зря, конечно. Зато рассмотрел Сквару. У того висел мешком с плеч кожух, а в руке успокаивался тканый поясок, сработавший как праща.
– Лезь давай, – неожиданно добродушно проговорил межеумок. – Убитый я.
Ознобиша выполз на прясло. Другого каната всё равно не было, он потоптался, решил спускаться тем же путём, но ужище задёргалось. Снизу быстро лез Сквара. Ознобиша обождал его, поглядывая на «убитого» межеумка, собрал верёвку, и они со Скварой пошли обратно верхним путём.
– Вот об этом я тебе и твержу, – сказал Ветер. – Только ты слушать не хочешь.
Они с Лихарем стояли в Наклонной башне, превращённой временем, гнилью и жадными человеческими руками в гулкую пустую трубу. Здесь вечно гуляло жутковатое эхо, а если начинало дуть с моря, Наклонная ещё и выла, безнадёжно, угрюмо.
Туман висел над самыми головами, по каменным стенам текла холодная влага. Зато в маленькую бойницу было хорошо видно всё, что делалось на стене.
– Учитель, воля твоя… – пробормотал Лихарь. – Ты… разглядел ли, какими словами он паршука наверх гнал?
Ветер не пошевелился. Так и стоял, сложив на груди руки. Только вздохнул, глядя на прясло, где уже не было ни дикомыта, ни сироты.
– Брату на выручку послал, – ответил он погодя.
Умение постигать речи навзрячь, по губам, вручалось лишь старшим, проверенным ученикам.
– Учитель… – тихо сказал стень. – Ты всё грустишь…
Он пытался сделать брови домиком, не получалось.
Ветер наконец оглянулся. Досадливо смерил его взглядом:
– А ты бы не загрустил? Если бы воспитал прекрасного ученика, а потом был вынужден казнить его за предательство? Ты бы не загрустил?..
Повернулся и легко, нисколько не осторожничая, сбежал вниз по скользким обледенелым ступеням.
Лихарь понурился, ушёл следом за ним.
В пыльном каменном переходе было холодно, темновато и тихо. Мальчишки редко здесь бывали, а в такую рань – подавно. Сквара вдруг остановился:
– Что покажу!..
Завернул правый рукав кожушка, потом рубашки. Локотница была замотана тряпкой. Ознобиша заметил рукоять боевого ножа, торчащую из-под шерстяной полосы. С испугу он успел вообразить клинок в ране, но тут же понял, что нож был просто привязан.
– Ух ты!.. – вырвалось у сироты. Он так удивился, что только и придумал спросить: – На правой-то почему?..
– Потому, – со знанием дела объяснил Сквара, – что искать будут на левой.
Вытащил нож, рукоятью протянул Ознобише.