Тайный воин
Шрифт:
– У птицы сокола. У громовой стрелы…
В первый год после Беды, когда в Твёрже ещё пасли коров, ребятня бегала за дедом Игоркой, просила «гром показать». Старик объяснял им: кончик, мол, кнута мчится в воздухе очень проворно. Почти как колесница Бога Грозы. Оттого и гром получается.
«Ну-ка, попробуй…»
Сквара для начала повёл рукой в воздухе, вообразив её кнутовищем с длинным столбцом ремня, а кисть – растрёпанным кончиком-хлопушкой. С силой в одну сторону, потом резко в другую…
Запястье, которое
Сквара подобрал гвоздь, заново утвердил несчастный горбыль, попятился прочь.
Взмах!
Он сразу почувствовал: гвоздь ушёл с руки так, как прежде ни разу. Доска подпрыгнула и свалилась, оставив в воздухе медленный след из мелких щепочек и трухи. Сквара, одержимый какой-то внутренней дрожью, подбежал, жадно подхватил упавший горбыль.
Гвоздь, давно погнутый и затуплённый о камень стены, торчал в длинном расщепе.
Сквара выдохнул, сел, неуверенно улыбнулся. Сдул сажу со свёртка с едой. Он определённо что-то нащупал, до смерти хотелось мишенить ещё и ещё, но он знал: нельзя. Рука должна запомнить новое ощущение. Даже если удачный швырок вышел случайно. А уж если не случайно…
– Видал, дядя Космохвост? – обратился он к пустому ошейнику. – Как я его?..
Скрипучая входная дверь отворилась за спиной совсем бесшумно. Сквара оглянулся только потому, что изменили своё течение гулявшие по полу сквозняки.
В дверном проёме стоял Ветер.
Стоял, гоняя в пальцах тяжёлый боевой нож.
Увидев, что ученик оглянулся, котляр неприметным движением отправил оружие в воздух. Сквара едва успел повернуть за ним голову. Нож мелькнул и воткнулся в горбыль немного ниже гвоздя. Ветру не было разницы, стоит мишень, лежит или бежит. Доска в два пальца толщиной лопнула из конца в конец.
Вскочив, Сквара подобрал выпавший нож, хотел отнести источнику, но увидел перед собой закрытую дверь. Котляр исчез так же беззвучно, как появился.
– Учитель… – стоя с ножом в руке, пробормотал Сквара.
Никто ему не отозвался. Ни Ветер, ни Космохвост.
Листки
Ноги незаметно принесли Ознобишу в книжницу. Наверное, потому, что под каменными сводами, выстоявшими в Беду, было тихо и покойно. Другая ребятня своей волей сюда нечасто совалась. В один из первых дней Лихарь привёл в книжницу весь народец – да здесь и напугал чуть не хуже, чем россказнями о столбе.
«Будете высиживать, пока грамоте не вразумитесь, – предрёк он зловеще. – Пока по трое штанов за книгами не изотрёте…»
Все стали смотреть на свои штаны, щупать толстое серое портно. Пожалуй, изотрёшь! А уж трое…
Такого труса нагнал, что конца его речи, вроде бы сулившей награду по ту сторону книжных завалов, никто позже вспомнить не мог.
«Во где растопки! – справляясь с напужкой, уже в опочивальне изрёк Дрозд. – Год в печку кидай, ещё останется!»
Ознобиша и Сквара забоялись меньше других. Оба умели читать. Ознобиша в последнюю домашнюю зиму таскал хворост соседу, владеющему андархским письмом. Он ведь думал вскоре увидеть брата, всему наторевшего в котле. Не хотел осрамиться.
«Так я тоже за братом поспевал», – похвастал дикомыт.
Ознобиша удивился:
«Светелу-то зачем?»
«Он же андарх, – пояснил Сквара. – Чтобы нам со стыда не гореть, когда сродников встретит. Ну и мне не отставать стать…»
Теперь вот Сквара сидел в холоднице, щепал доску гвоздём. Тело Дрозда остывало в дальнем амбаре за пределами зеленца. Ему обещан Великий Погреб, в награду за честное служение Владычице. А Ознобиша стоял в книжнице и смотрел на деревянные полки, хранившие ненавистную моранскую премудрость.
Взять разбить жирник, вправду всё подпалить… да самому не выскакивать…
Ознобиша знал: это будет очень страшная мука. Но она кончится. Он догонит Дрозда, вместе с ним шагнёт на Звёздный Мост. Там ждёт брат. Ознобиша обнимет его… отика… маму…
Узловатый плетежок как будто стиснул запястье…
Рука наобум потянула из ряда толстую книгу. Старую, в рассохшемся переплёте. Она оказалась неожиданно тяжёлой. Ознобиша поставил жирник, подхватил книгу обеими руками…
На пол выпал листок.
Сирота уронил книгу, чуть не опрокинул светильник – так бросился за этим листком, помстившимся вестью от брата. Живые глаза Ивеня… его кровь на рисунках и строках… головка стрелы… Ознобиша схватил улетевшую грамотку, трясущимися пальцами поднёс к свету…
Вместо откровения тайн, заставивших доброго Ивеня откинуться от Мораны, перед ним была песня. Не хвала Матери, но и не хула, как он было возмечтал. Краснозвучные строки доносили голоса древней напасти:
Осаждён оплот, Битва у ворот…Ознобиша нахмурился. Пока было понятно одно: речь шла не о Беде. Листок оказался ещё и берестяным, причём далеко не теперешним. Его скололи с зелёного дерева и в самый срок, в пору зреющей земляники, то есть лет десять назад. Однако всего чуднее выглядело само письмо. Кто-то орудовал до крайности непочтительно. Чёркал вкривь и вкось, вымарывал слова и целые строки, вписывал другие, снова марал… Если грамотка была про святого моранича, о котором новым ложкам ещё не рассказывали наставники, за такое обращение вправду можно было доискаться беды. Вот только писал и чёркал на берёсте не Ивень. Брата наторял грамоте тот же сосед. Руку Ивеня Ознобиша очень хорошо знал…