Тайный воин
Шрифт:
– Каков молодец-то, даром что сегдинский! – похвалили его.
– Вот ещё научится ходовую жилу беречь, совсем добрый будет боец, – со знанием дела рассудила большуха.
Кайтар похаживал, выпятив грудь, махал отцу, ещё кого-то высматривал среди зрителей. Светел, кажется, даже знал кого: Ишутку. Зря высматривал. Девка помогала бабушке Коренихе, затеявшей кукол для Геррика. Светел сам рад был бы покрасовался перед Ишуткой, да судьба велела иначе. Ещё несколько лет, и атя благословит его в путь.
Скварко… Он сегодня всех победил бы…
МолодецкаяПодростки с воплями тащили прочь оставшегося непобеждённым. Паренёк унёс Младший Круг и до следующего праздника будет знаться героем. Отец подхватил его, мать тянулась утереть сыну лицо, тот не давался, словно без кровяных разводов геройство должно было от него отбежать.
Гусли вызванивали победу.
Жига-Равдуша могла бы сейчас сидеть рядом с лыжным делателем, тоже радоваться за Светела. Только её на берегу не было. С самого утра она что-то разохалась, поначалу не восхотела даже с полатей слезать. Кое-как, с помощью Жога, перебралась на лавку… да на ней опять и заснула.
Светел ещё посмотрел на старика Игорку. Теперь начинался Большой Круг, главное мужское действо. Позволит дед ему дальше вести наигрыш или прикажет гусли отдать?
Старик притопывал валенками. В зимний холод всякий молод, все пляшут. Дедушка смотрел с одобрением и гусли перенимать не спешил.
Светел заставил струны разговаривать по-иному, строже, суровей. Именитые разбивалы выступали с такой грозной удалью, с таким предвкушением вселенского праздника, что у зрителей сами собой начинали ходить плечи, переступать ноги. Что-то зрело и близилось, то ли битва, то ли свадебный пир, то ли благодетельная гроза… Даром что Божьих громов над Светынью не слыхали который уже год.
Мы отчаянные люди, Не дерёмся, так поём. На Кругу не шутки шутим – По сусалам раздаём!Эти не то что пластались – весёлого-то ломали, словно своим мужеством надеялись сдвинуть, подтолкнуть запнувшийся ход мироздания. Удары сыпались такие, что под ногами вздрагивал лёд.
Как огонь, хранится память Обо всех, кто Круг топтал, Кто святыми кулаками Солнце в небо зазывал!Глядя на коренных стеношников, Светел всякий раз ждал, чтобы тучи разорвались. Ну, не в этот раз, значит, в следующий.
Наша ратная потеха То-то славно задалась: Даже если не до смеха, Поднимаемся смеясь! Кто кому начистил зубы, Те за кружкой в уголке После вспомнят, как же любо Нынче было на реке!На самом деле вместо реки под ногами был пруд, но с обыком не поспоришь. Светел снова нашёл глазами отца. Вот к Жогу, волоча свалившийся платок, подбежала Ишутка. Стала прыгать, размахивать руками, что-то заполошно рассказывая. Светел успел испугаться, не случилось ли чего с мамой, но Жог вдруг вскочил, схватил девчушку за плечи и чуть ли не запрыгал с ней вместе, а потом, напрочь забыв о деяниях на Кругу, бегом устремился в сторону дома.
…И согнулся на ходу, словно его пырнули в живот ножом…
Побелел, накрыл ладонями подреберье… стал заваливаться вперёд…
Канул вниз лицом, остался лежать.
– Атя!.. – отчаянным голосом завопил Светел.
Не глядя сунул гусли деду Игорке, начисто позабыв, что умолкшие струны должны были остановить мир.
Бросился к Жогу.
Вселенная действительно остановилась… Пруд был не слишком велик, но Светел бежал и бежал, расталкивая густую трясину воздуха. И уже понимал, что не успеет.
Не успеет подхватить, удержать…
Огонёк отца вдруг превратился в огромное бледное пламя. Заполнил всё небо, прянул к Светелу… обнял его… стал рассеиваться… истаивать… уходить…
На утоптанном снегу не было заметно, что следов от пробежки Светела осталось раза в два меньше положенного.
Как раз когда на Круг должен был выступить, но не выступил Сквара, в избе проснулась Равдуша. Проснулась от ощущения сырости… Хрипло, испуганно позвала свекровь – и вдруг стала рожать. Вот так, даже в баню отвести её не успели. Всё произошло очень быстро и на диво легко. Корениха приняла мальчишку. Темноволосого, в Пенькову породу. Младенческие глаза тоже обещали со временем стать отцовскими, она-то уж помнила. Дитя сучило крепкими ручками и ножками и громко кричало.
Жог успел узнать, что у него родился сын. Только на руки взять уже не довелось.
Дальнейшее Светелу запомнилось как-то рвано, кусками.
Капли крови на белом снегу возле ноздрей Жога.
Невероятно тяжёлая голова, которую Опёнок силился приподнять.
Потом сразу, хотя должно было минуть время, – белое полотно маминого лица. Сжатые губы Ерги Коренихи, державшейся наследным упрямством. Тихие пересуды соседей, считавших, что хуже всех досталось именно бабке. Тяжко детям родителей провожать, но родителям детей – во сто крат…
За соседями стояла вековая премудрость, нажитая не только Твёржей – всем Коновым Веном. Один Светел никак не мог смириться, упорно ждал, пытался искать огонёк отца, затерявшийся среди звёзд…
Зыка тоже не смирялся. Ненадолго умолкал во дворе – и опять выл…
Голос Коренихи: «Не моги заходиться, дочка, не велю! Молоко пропадёт, и сама горячкой изгибнешь!»
Запахи съестного по всей деревне и дома. Бабы растворили погреба и встали у хл'oпотов, чтобы честь честью проводить Пенька и встретить маленького Опёнка.