Тайпи. Ому (сборник)
Шрифт:
Плоды хлебного дерева напоминают круглую дыню средних размеров. Вся его поверхность усеяна маленькими шишечками. Корка не толще одной восьмой дюйма, и очищенный от нее спелый плод представляет собой красивый шар белой мякоти, съедобный, кроме тонкой сердцевины, которую легко вынуть. Чтобы употребить в пищу, плод хлебного дерева обрабатывают огнем.
Самый простой способ – зарыть свежие, еще зеленые плоды в золу, как пекут в костре картошку. Минут через десять-пятнадцать зеленая корка чернеет и трескается, и в трещинах проглядывает молочно-белое нутро. Остынув, корка отпадает, и вы получаете мякоть в самом чистом и самом аппетитном
Иногда туземцы выхватывают испеченный плод из золы, горячим выдавливают из растрескавшейся кожуры в холодную воду и размешивают. Это называется бо-а-шо. Мне эта смесь никогда не нравилась, да и среди просвещенных тайпи она не в почете.
Существует поистине королевское блюдо из плодов хлебного дерева. Плод вынимают из огня, очищают от кожуры и сердцевины, затем горячим толкут в плоской каменной ступе. Далее спелый кокосовый орех раскалывают надвое и мелко крошат ядро – острым обломком раковины. Мякоть кокоса натирают об острые зубцы жемчужной раковины, укладывают в мешок из волокнистой сетки и выдавливают на размятый хлебный плод.
Блюдо называется коку, и ничего прекраснее я в своей жизни не ел…
Главные блюда из плодов хлебного дерева, называются эймар и пои-пои.
Когда в долине поспевают плоды хлебного дерева, островитяне собирают урожай. Плоды очищают от кожуры и сердцевины, толкут каменными пестами в тестообразную массу, тутао. Затем ее разделяют, тщательно оборачивают в несколько слоев листьев, перевязывают волокнами коры и закапывают в большие ямы, откуда достают по мере необходимости.
В земле тутао может лежать годами. Считается даже, что со временем оно становится только лучше. Однако для съедобности его подвергают еще одной процедуре. В земле роют углубление – своеобразную примитивную печь; дно выкладывают камнями и разводят огонь. Когда камни достаточно разогреваются, золу тщательно выгребают, камни застилают слоем листьев, на них тутао и покрывают еще одним слоем листьев. Затем быстро засыпают землей, чтобы получилась небольшая круглая горка.
Запеченное таким способом тутао называется эймар – в печи оно превращается в янтарную лепешку, терпковатую, но вкусную.
Из эймар готовят пои-пои. Делается это очень быстро. Лепешку помещают в сосуд с водой, размачивают, перемешивают – и пои-пои готово. Способ, которым его едят, я уже описывал.
Хлебные деревья на Маркизских островах поистине великолепны – они разрастаются до огромных размеров и укрывают долины густыми рощами.
Вспоминая все знаки уважения и любви, которые оказывали мне обитатели долины, я удивляюсь: как мог оставаться во власти самых мрачных предчувствий и жить в глубокой тоске? Правда, непонятное исчезновение Тоби могло само по себе внушить недоверие к дикарям, особенно если помнить, что эти люди являлись, в сущности, каннибалами.
Боль в ноге очень беспокоила меня. Примочки доброй Тайнор, традиционное в лечение старого знахаря и заботливый уход верного друга Кори-Кори все же не смогли меня вылечить. Меня мучили приступы мучительной боли… С такой болезнью я не мог бы покинуть долину, а случай, происшедший вскоре после исчезновения Тоби, убедил меня, что тайпи по неизвестной мне причине будут этому препятствовать.
Однажды утром я заметил, что все вокруг странно взволнованы. Оказалось, прошел слух, что в залив входят какие-то лодки. Все пришли в смятение.
В тот
Я лежал на циновках в обществе Мехеви и нескольких вождей, когда пришла весть о лодках. Сердце мое радостно забилось: может быть, это Тоби возвращался за мной…
Я вскочил, готовый бежать на берег, забыв, как это далеко, и о том, что я почти не могу ходить. Мехеви, увидев, какое впечатление на меня произвели полученные известия и как я жажду поскорее попасть на берег, принял то каменное выражение, которое поразило меня при первой встрече. И когда я заковылял к выходу, он протянул руку, положил ее мне на плечо и негромко сказал:
– Эйбо, эйбо! (Подожди!)
Занятый своими мыслями, я не обратил на него внимания, но тут он приказал:
– Мои! (Садись!)
Я двинулся дальше, хотя на моей руке повис Кори-Кори, пытаясь меня остановить. Тогда все, кто был в доме Тай, вскочили и встали плечом к плечу на краю террасы, преградив мне дорогу, а Мехеви, грозно глядя на меня, повторил приказание.
Именно в этот момент, стоя лицом к лицу с полусотней дикарей, я впервые по-настоящему почувствовал себя пленником в долине Тайпи. Это ошеломило меня – подтверждались самые худшие мои страхи.
Сопротивляться было бессмысленно, я опустился на циновки. Тоска овладела мной.
Я видел, как туземцы спешат к морю. Они, думал я, скоро будут говорить, быть может, с моими соотечественниками, которые спасли бы меня, если бы знали, что я попал в беду. Не передать словами, что я чувствовал и сколько проклятий посылал на голову Тоби, бросившего меня. Напрасно Кори-Кори пытался соблазнить меня едой, разжечь мою трубку и развлечь. Я был подавлен – я и прежде опасался, что так и будет, но никогда не мог додумать эту мысль до конца.
Я провел в доме Тай несколько часов, пока крики в долине не известили нас о том, что люди возвращаются.
Приходили лодки или нет, мне так никогда и не удалось узнать. Дикари уверяли, что нет, но я подозреваю, что они просто хотели меня успокоить.
Этот случай показал, что тайпи намерены удерживать меня в плену. А так как обращались со мной по-прежнему заботливо и почтительно, я не знал, что и думать. Если бы я мог обучить их чему-нибудь или быть хоть чем-нибудь им полезным, еще можно было бы предположить какой-то их расчет. Но за все время, что я пробыл на острове, местные жители, наверное, всего раза три обращались ко мне за советом. Поэтому их поведение казалось загадочным.
День проходил за днем, и постепенно я погрузился в апатию. Моя нога стала заживать, опухоль спала, боль уменьшилась, и я надеялся на скорое выздоровление. Островитяне старались развлечь меня. Я гордился тем, что мне удалось оказать им некоторые услуги благодаря вещам, привезенным с корабля, и умению пользоваться иглой и бритвой.
Когда я как-то развернул сверток с вещами, принесенными с судна, туземцы уставились на его содержимое, точно перед ними была шкатулка с драгоценностями. Они настояли на том, чтобы это сокровище было тщательно сохранено. Сверток привязали к веревке, второй конец которой перекинули через балку, и подвесили под самую крышу. При необходимости я мог легко достать свои вещи. В свертке были бритва, запас иголок и ниток, остатки табаку и несколько ярдов ситца.