Те, кого принимают в расчет
Шрифт:
Даже в голову не приходило, что гормоны могли там находиться. Первая экспедиция наверняка обнаружила бы их.
Но даже если они там и есть, совсем не просто отдать приказ на спуск второй ракеты.
II
Наконец, последним из трех был Говард Брэбент. Доктору было тридцать восемь лет, он невысок, не совсем привлекательная внешность. Он — член экипажа, а не колонист, и, к тому же, психолог по профессии. А зачем нужен колонии психолог? Тем не менее, Брэбент подумал над этим, когда решил примкнуть
Теперь вряд ли кто-либо пошел бы на это. Возможно, и колонии больше не будет. «Первопроходец» прилетел с небольшим опозданием. … Брэбент, потея больше, чем его пациент, строго заметил:
— Мне наплевать на вашу боль, Марн. Улыбайтесь! Если вы не можете улыбаться, то хотя бы держите рот закрытым.
Лейтенант безучастно смотрел на него. Брэбент приготовился и резко дернул сломанную руку Марна.
Лейтенант неопределенно хрюкнул, застонал и потерял сознание. Брэбент промокнул ему лоб. «Все в порядке, пусть лежит без сознания, так даже лучше. В таком состоянии он не будет кричать, а это может помочь. А может, и нет». У доктора не было времени следить за своими мыслями, перед ним был сложный перелом, а он в этом не очень-то разбирался.
Брэбент дернул еще раз, и зазубренный конец белой кости скрылся в плоти. «Неплохо. Это уже кое-что». Он осторожно пощупал мягкую ткань руки на месте перелома. Насколько психолог в этом разбирался, концы сломанной кости стали на место. Конечно, не было никакой возможности обследовать руку рентгеновскими лучами, но на ощупь все было в порядке. Срастались же сломанные кости и без рентгеновских лучей, и это длилось на протяжении многих веков до открытия Рентгена! Они просто обязаны были срастаться.
Брэбент нашел антибиотик, посыпал порошком рану и взялся за утомительное дело — накладывание шины и бинта. Да, Марну не повезло с рукой, но он был не в самом худшем положении, если сравнить с остальными членами экипажа разведывательной ракеты. Крешенци и Клайтс уже мертвы; де Джувенел и он сам — живы (пока). Возможно, это было хуже всего, так как им не посчастливилось потерять сознание. К тому же они были не одни в этой крохотной запущенной комнатушке. Здесь еще находились зрители, следившие за каждым их движением. Они отмечали все, что считали подозрительным. Правда, зритель был всего один, но в голове Брэбента он приобретал ужасающие размеры. Психолог покосился в его сторону, но сразу же отвел глаза.
Незнакомец представлял собой довольно уродливое создание, не более четырех футов росту, но коренаст. Его кожа свисала складками, как у носорога. Он имел голову, два глаза и рогообразный отросток над «подбородком», который, наверное, служил дыхательным аппаратом.
По размерам он точно подходил к этой комнате и чувствовал в ней себя намного лучше, чем человек. Скорее всего, это было простым совпадением. Этот город построили чужеродцы, но не эти. Наблюдатель, молча следивший за движениями Брэбента и де Джувенела, никоим образом не принадлежал к той расе, которая соорудила эту каталажку.
Та раса вымерла, ушла без надежды на возрождение, оставила планету с пустыми городами. А раса, к которой принадлежало это носорогоподобное существо,
Это был гормон.
Вторым, кто остался невредим из пяти членов экипажа разведывательной ракеты, был де Джувенел — смуглый, крохотный человечек, который всегда держался в стороне. Он уставил на Брэбента невыразительное лицо маленькой обезьянки и ждал.
Когда Брэбент поднял глаза, де Джувенел спросил:
— Готово? Скажи мне, зачем нужно было, чтобы Марн улыбался? Дело принципа? Показать, какие мы, земляне, мужественные?
Брэбент печально ответил:
— Не знаю. Это была всего лишь идея. Но чем меньше гормены будут знать о нас, тем больше у нас потом будет шансов застать их врасплох.
Де Джувенел неуверенно кивнул:
— Ну, а как рука Марна?
— Мне трудно сказать, как срастется кость, но похоже, что все в порядке.
Де Джувенел снова кивнул и, не успел Брэбент остановить его, достал и зажег сигарету.
Брэбент нахмурился, но было слишком поздно что-либо говорить и, в конце концов, это было лишь его предположением. Однако Говард заметил, что, пока спичка горела, гормен у двери сделал какое-то неуловимое движение. Возможно, он сделал какие-то пометки; оставалось надеяться, что дым ничего стоящего для него не имеет. Возможно, так оно и было, трудно сказать, так как это существо не носило с собой ничего похожего на карандаш, бумагу или другие письменные принадлежности.
Брэбент вздохнул и почесал затылок. Вся проблема в том, что к гормонам неприменимы обычные человеческие критерии. Они чужаки — единственная живая и наделенная разумом раса, с которой человек когда-либо встречался. И он должен попытаться приучить себя воспринимать их такими, какими они есть.
— Может, сигаретку, док?
Брэбент замотал головой, шокированный таким предложением. Хотя жесты де Джувенела воспринимались гормоном достаточно дружелюбно, но нужно, чтобы он сделал следующий вывод: «Субъект э 2 не проявляет интерес к дыму, выпускаемому субъектом э 1». Возможно, это хотя бы на время как-то запутает чужаков, и, может статься, подобная неразбериха — единственный шанс колонистов на успех.
— Ну как, док?
Брэбент вопросительно поднял глаза.
Де Джувенел издевательски оскалился:
— Я имею в виду, как чувствовать себя микробом, вместо того чтобы самому рассматривать их в микроскоп? Вы достаточно долго осматривали нас. И я представляю, как вам нравится быть самому пациентом.
— Но это моя работа, де Джувенел!
— Ну конечно, док! И вы так любите свою работу…
Брэбент резко отпарировал:
— Очевидно, я не слишком хорошо с этим справлялся. Но что я сделал такого, что вызвало подобную враждебность?
— Вы ничего не должны были делать. Ничего. Вы думаете, нам приятно, чтобы кто-то каждую неделю в течение семи лет ковырялся в наших мозгах? Нет, не было никаких оскорблений, но врач должен быть более обаятельным, док, и даже в этом случае он бы нам не нравился. О-о, — де Джувенел поднял руку, — ну, конечно, должен же быть кто-то, кто бы оберегал нас от душевного срыва. Но вам это не обязательно должно нравиться.