Те, которые
Шрифт:
У меня выходов всего два: делать вид, что я слепоглухонемой идиот, или потребовать объяснений. Первый способ – нечестный, так я только наваливаю на Тоню все больше вины. Второй способ – тяжелый. Но зато правильный.
Однажды вечером, когда Насти нет дома – укатила в Питер на международный турнир по своим дебатам – я подсаживаюсь к Тоне, которая что-то читает на своем диване, и приобнимаю ее.
По законам жанра я должен спросить: «Ты ничего не хочешь мне рассказать?». Но это тоже подло. Я ведь все знаю. Я знал это с самого начала. Поэтому я говорю:
– Ты спала с Костиком.
Без вопросительного
Тоня сразу начинает реветь от боли и облегчения.
Мы говорили с ней всю ночь. Она все время пыталась оправдываться, горячо убеждала меня, что это было «затмение какое-то», что завтра же она его отвадит, что я самый лучший. Я не спорил. Слушал, гладил по голове и подсовывал наволочку для слез и соплей (платки быстро закончились). Потом она выдохлась и замолчала, прерывисто всхлипывая.
– Ты ни в чем не виновата, – сказал я. – Это моя вина.
Она пыталась протестовать, но я прикрыл ее рот ладонью.
– Тихо-тихо-тихо… Я знаю, что виноват. Лепил твое счастье из тебя же. Направлял и руководил. Из самых лучших побуждений. Из своих, – я выделил голосом «своих», – лучших побуждений. А у тебя были свои. Надо было дать тебе возможность развернуться.
– Но ты ведь дал! – дрожащим голосом перебила Тоня. – Танцы! Работа интересная! Это же все ты!
– Вот именно, – я позволил раздражению окрасить свой голос, – все я! А ты… ты увидела, что представляешь что-то из себя. Что ты не просто мое продолжение. Тебе не хватало последнего штриха для самоутверждения…
Вдруг глаза у Тони расширились от ужаса:
– Ты… Ты знал?! Нет, ты все это спланировал!
Сжав губы, я кивнул.
– Но… зачем?!
– Потому что я хочу, чтобы ты расправила крылья. Потому что я люблю тебя.
Тоня отодвинулась от меня и скривилась, как будто я оказался измазан чем-то грязным и вонючим.
– Ты. Меня. Любишь?! – она сжала кулаки. – Это называется – «любишь»? Подкладывать меня другому мужику – это «любишь»?!
Тут следовало возмутиться. Я попытался, но Антонина заткнула меня брезгливым жестом.
– Я… Я совершила ошибку, запуталась, а ты… Ты все рассчитал! Чтобы избавиться от меня! Чтобы вытереть об меня ноги!
Она еще долго кричала, вскочив с дивана, размахивая руками. Я хмуро огрызался. Все шло правильно: теперь виноватым оказался я, теперь Тоне не придется тащить на себе всю вину за происходящее. Она уже убедила себя, что это я все подстроил, что я чудовище – и, значит, она со мной поступила совершенно справедливо.
То, чего я и добивался. Радоваться должен бы… а на душе погано.
По батарее постучали. Видимо, кто-то из соседей решил, что половина первого ночи мало подходит для драматических монологов. Тоня резко выдохнула и замолчала, скрестив руки на груди. На меня она теперь смотрела, как на паука.
– Всё? – тихо поинтересовался я.
Жена свирепо кивнула.
– Тогда у меня к тебе просьба: давай пока Насте ничего не говорить. Ей к олимпиаде надо готовиться. Сама знаешь – если займет хотя бы шестое место…
– Ладно, – оборвала меня Тоня. – Пока не решится вопрос с поступлением, не будем девочку травмировать. Но спать будешь в гостиной!
Настя все равно обо
Сначала пыталась устроить скандал мамочке. Такого ора в нашем доме не было никогда. Единственным результатом этого бурного выяснения отношений стало то, что Настя и Тоня перестали общаться. Все необходимые сведения отныне передавались только через меня.
Ко мне Настя стала, напротив, очень нежна. Даже повадилась делать чай, когда я работал на компе. Иногда Настя заводила со мной разговор о наших с Тоней отношениях. Пытаясь поддержать меня морально, обозвала маму малоприличным словом. Вот тут я ее сурово оборвал и жестко запретил высказываться о матери в таком духе. Что бы ни случилось – она мама, она всегда будет любить Настю, и не Насте ее судить. Дочка сначала надулась, но, поразмыслив, стала ко мне еще внимательнее. Видимо, решила, что это папочка от избытка благородства так говорит.
С Тоней мы общались ровно, даже улыбались друг другу. Из посторонних только мудрая Валентина поняла, что происходит. Но ограничилась только одной фразой, когда мы остались наедине.
– Вы молодец, – сказала она без капли усмешки, – я бы так не смогла.
Тонино направление в бизнесе развивалось неплохо, мне даже удалось вернуть часть вложений инвесторам (они были несказанно удивлены этим). Можно было бы выделить эту часть деятельности в отдельную фирму, но этого я как раз делать не хотел.
Как ни странно, на танцы мы с Тоней по-прежнему продолжали ездить вместе. И даже танцевали в паре. Думаю, решающую роль здесь сыграл внутренний довод Антонины: «А что люди скажут?» Действительно, пары у нас в клубе уже сложились, если бы мы выразили желание поменяться партнерами, это вызвало бы недоумение и, возможно, расспросы.
Во время первого после размолвки танца мы чувствовали некую неловкость, но уже ко второму она улетучилась. Это словно машинка времени: во время вальса или танго мы как будто возвращались в недавнее прошлое, когда были образцовой семьей. Игра, которая одинаково нравилась и мне, и ей.
Но после танцев обычно расставались – Тоню забирал Костик. Он пытался разок ко мне сунуться, что-то объяснить, но я нашел нужные слова, чтобы навсегда пресечь эти объяснения.
Иногда я тоже не ехал домой. Звонил Насте, что задержусь, и отправлялся куда-нибудь поужинать. Возвращался всегда до полуночи, чем расстраивал дочку – она мечтала, чтобы я кого-нибудь снял «назло этой дуре».
А еще я начал принимать приглашения, которые раньше даже не рассматривал. Дело в том, что старая знакомая – телережиссер Танюша – давно пыталась заманить меня на какое-нибудь ток-шоу в качестве эксперта. Однажды, когда стало особенно тошно, я согласился. И получил немало удовольствия. Оказалось, что самое интересное происходит за кадром. На эти шоу приглашают, в общем-то, интересных людей. Я сразу сдружился с отцом Виталием – умнющим представителем Московской патриархии, который часто бывал у нас по каким-то своим делам, выдающимся логиком и очень добрым человеком. Некоторые деятели из чиновничества, к моему удивлению, блистали литературными познаниями и умением рассказывать анекдоты, не всегда приличные. А телезвездочки-блондинки, как выяснилось, были поумнее некоторых политических обозревателей.