Те, которые
Шрифт:
– Ведь могла же первое! – повторяла она, пока мы праздновали это событие в ее любимом кафе. – Я же чувствовала, что там подвох!
– Все равно ты у нас самая умная, – сказал я и взял Настю за руку.
– И мы тебя очень любим, – добавила Тоня и взяла ее за вторую руку.
Настя дернулась было, чтобы вырваться, но передумала.
– Ты меня прости, – сказала мама.
И Настя расплакалась.
Вечером мы ужинали почти как нормальная семья. Настя предавалась веселью, поедая торт-мороженое и периодически обзванивая подруг, чтобы похвастаться:
– А меня
Мы с Тоней сидели по обе стороны от дочки и цвели так, как будто сами заняли призовое место на республиканской олимпиаде. Хотя, какого черта! На настоящей Олимпиаде! И теперь даем интервью по этому поводу.
Но вечером разошлись спать по разным комнатам.
А на следующее утро Тоня переехала к Костику.
Бракоразводный процесс прошел без сучка без задоринки.
У выхода из суда нас ждал Костик. Тоня сразу прижалась к нему, вызвав у меня приступ ревности. Костик чувствовал себя неловко и явно ждал, когда я оставлю их.
– Ну, – сказала Тоня мне, лучезарно улыбаясь, – пока.
– Двадцать лет, – ответил я.
Тоня сначала нахмурилась, припоминая, а потом виновато ойкнула. Костик обмер. Уж не знаю, чего он так испугался.
– У нас сегодня, – объяснила она Костику, – двадцатилетие свадьбы. Совсем из головы вылетело.
– Так давайте отпразднуем! – предложил Костик, который, кажется, совсем офонарел от происходящего. – У нас столик заказан… Правда, на двоих, но я уверен…
– Ага, – кивнул я, – а потом мы с Антониной станцуем танго. Мы специально репетировали к юбилею.
– Очень хорошо! – Костик то ли не ощущал тычков в бок, которыми его награждала Тоня, то ли не соображал, чего это она распихалась. – Я сейчас такси вызову!..
Я счел за лучшее перебить бедолагу, пока он не пригласил меня поучаствовать в первой внебрачной ночи.
– Не нужно, я пошутил, – я отвесил полупоклон бывшей жене. – Желаю удачи.
Честное слово, я не специально! Тело само почему-то выполнило поклон, которым кавалер приглашает даму на танец. И у Тони в глазах вспыхнули чертики. Те самые, за которые я… то есть будущий психолог Супонев и влюбился в эту замечательную девчонку. Она оторвалась от руки своего ухажера и изящно присела в реверансе.
Мог ли я после этого не пригласить ее?
Мы, не сговариваясь, вступили. Я повел ее в неслышном ни для кого ритме. Это было танго. Как учил тренер: «Шаг крадущийся, как будто кошачий – но не скользящий».
– Ты отлично танцуешь, – сказала мне Тоня, но не удержалась и продиктовала ритм. – Быстро-быстро-медленно…
«Отрывайте ноги от пола, как будто он намазан медом…»
– Спасибо. С тобой очень приятно танцевать. Быстро-быстро-медленно… С осени опять начнутся занятия. Придешь?
– Не смогу.
«Голову! Помните про голову!»
– Быт заел? Быстро-быстро-медленно…
– Нет. Я беременна. Восемь недель.
Я остановился как вкопанный.
– Не волнуйся, мне можно.
– Мне нельзя, – серьезно ответил я. – Ты теперь совсем не моя.
Только тут я обратил внимание на несчастного Костика. Он стоял в стороне и с отчаянным видом грыз ноготь. Папаша…
– Спасибо, Сережа, – сказала мне Тоня. – Зря я на тебя накричала тогда. Ты все правильно сделал, я бы так не смогла…
Летом я никуда не поехал. Наверное, из-за того, что Тоня с Костиком укатили в Крым.
Следующие несколько месяцев я занимался различными делами, которые задумал еще прежний хозяин тела, да всё руки не доходили. Настя болталась по каким-то молодежным дискуссионным лагерям, дома объявилась только в августе и восхищенно зацокала языком:
– Фазер! Ты что, ремонт сделал?
– Ерунда, – ответил я с горделивой небрежностью, – обои переклеил. Люстру поменял. В шкафах порядок навел. Коврик…
– Аб-балдеть! – дочка бросилась ко мне на шею.
Она стала совсем взрослая, даже неловко такую обнимать. Но она долго обниматься и не собиралась.
– Пап! – сообщила мне она заговорщицки. – А что я знаю!..
– У мамы будет ребенок.
– Фу! – Настя изобразила обиду. – С тобой неинтересно! – и снова восторженно. – Прикинь, у меня будет братик! Или сестричка!
– Поздравляю, – криво усмехнулся я.
Теперь Настя всерьез расстроилась.
– Прости, фазер, я не сообразила, что ты… Что тебе… А можно я к маме съезжу?
Так мы и жили: дочка моталась к маме, поболтать о жизни и потрогать живот (хотя трогать пока было нечего). Мама передавала мне приветы через дочку. Я делал вид, что добился того, чего хотел.
– Это не твоя женщина, – убеждал я сам себя, расхаживая по квартире или сидя за рулем, – она принадлежала другому человеку. Ты занял его место, но она не вещь! Она не должна была тебе достаться по наследству!
Звучало неубедительно, и я развивал мысль:
– И потом… Ты в любой момент можешь покинуть оболочку. Причем – и это важно – ты даже не будешь заранее знать этого момента. И что было бы, если бы она от тебя не ушла? Осталась бы одна-одинешенька, без работы, без опоры в жизни. А так… Ты подарил ей свободу, счастье, любимого человека… Ты молодец.
Но молодцом я себя не чувствовал. Я чувствовал себя хирургом, который собственноручно вырезал себе печень и пересадил ее другому человеку. Да, возможно, этому другому печень нужнее, чем мне, но и я без печени чувствую себя слегка умирающим.
Мысль о смерти как выходе из ситуации постоянно посещала мой малодушный рассудок. Версию самоубийства я отверг. Вряд ли Тоне в ее нынешнем положении пойдет на пользу сообщение, что бывший муж от тоски наложил на себя руки. Подстроить самоубийство так, чтобы никто не догадался? Все равно нечестно. Да и сложно это. Оставалось надеяться только на то, что внезапно моей душеньке станет тесно в оболочке бравого психолога и она перепрыгнет куда-нибудь.