Шрифт:
Открытие нового магазина в Вест-Энде, в особенности — дамского магазина, наводит на размышления: покупают ли женщины хоть что-нибудь на самом деле? Конечно, они ходят за покупками так же усердно, как пчелы летают за нектаром и пыльцой — это хорошо известный факт. Но вот совершают ли они покупки? Учитывая потраченные деньги, время и силы, эти походы по магазинам должны бы, кажется, обеспечивать бесперебойное удовлетворение всех обыкновенных нужд домашнего хозяйства. Однако широко известно, что женская прислуга (а также домашние хозяйки во всех классах общества) считают едва ли не делом чести испытывать постоянную нехватку самых насущных припасов. «К четвергу у нас кончится крахмал» — это предсказание делается с видом тихой покорности судьбе, и к четвергу у них кончается крахмал. Момент, когда запасы крахмала иссякнут, предсказан с точностью едва ли не до минуты; если в четверг лавки закрываются раньше обычного, торжество женщины будет полным. Может быть, лавка, где крахмал выставлен для продажи, находится у них под самой дверью, но женский ум отвергает столь очевидный путь к пополнению истощенных запасов. «Мы у них не покупаем» — и магазин сразу оказывается за пределами человеческой досягаемости. Достойно внимания, что подобно собаке, приучившейся таскать овец, которая никогда не нападает на стада вблизи собственного жилья, женщины так же редко покупают что-либо в лавках, находящихся возле дома. И чем дальше и недоступнее источник домашних припасов, тем тверже решимость хозяйки дождаться, пока они кончатся. Думаю, не прошло и пяти минут после отплытия ковчега, когда женский голос злорадно объявил, что не хватает птичьего корма. Несколько дней назад две знакомые мне дамы признались, что очутились в неловком положении. Им нанесла визит общая подруга перед самым ланчем, и они не могли позвать ее к столу, потому что в доме «совсем ничего не было». Я указал им на то, что они живут на улице, изобилующей лавками и магазинами, где за пять минут можно было бы купить все, что нужно для сносного ланча. «Нам, — сказали они с тихой гордостью, — это бы и в голову не пришло.» Я почувствовал себя так, словно сделал им малопристойное предложение.
Однако наиболее несовершенна женская покупательная способность там, где дело касается их литературных нужд. Если вам случится произвести на свет книгу, имеющую хоть толику успеха у публики — вы непременно получите письмо от какой-нибудь дамы, которую вы при встрече бы и не узнали, с вопросом, «где ее можно достать». Она знает название книги, автора, издательство, но как заполучить саму книгу — для нее неразрешимая задача. Вы отвечаете ей, что обращаться к торговцу зерном или скобяным товаром — пустая трата времени, и что книжный магазин, на ваш взгляд — самое многообещающее место. Через пару дней она пишет вам снова: «Все в порядке. Я одолжила ее у вашей тетушки». Это, конечно, случай Непокупательства, когда искательница находит Лучший Путь. Но даже когда все такие пути закрыты, женщины остаются беспомощными. Дама, проживающая в Вест-Энде, говорила мне на днях, что интересуется вест-хайленд-терьерами, и хотела бы узнать о них побольше. Через несколько дней я наткнулся на исчерпывающую статью об этой породе в одном из наших лучших спортивных еженедельников, и упомянул о ней в письме к этой даме, не забыв указать номер и дату выпуска. Она позвонила мне по телефону, чтобы сказать, что не может найти этот журнал. И она действительно не могла. Она жила в городе, где газетные лавки исчисляются, я полагаю, тысячами. В своих ежедневных поездках по магазинам она, должно быть, видела десятки таких лавок. Но для нее статья о вест-хайленд-терьерах могла бы быть с тем же успехом напечатана в каком-нибудь древнем молитвеннике, который хранится под спудом в буддийском монастыре, затерянном в горах Восточного Тибета.
Грубая прямота, с которой совершает покупки мужчина, вызывает у женщин только насмешку. Кошка, которая растягивает одну мышь на полдня, а потом, весьма вероятно, теряет ее, несомненно так же презирает терьера, который приканчивает свою крысу в десять секунд. Недавно я, покупая несколько мелочей, был обнаружен одной знакомой дамой, которую мы, вопреки указаниям, данным тридцать лет назад ее крестными, назовем Агатой.
— Не будете же вы покупать промокательную бумагу ЗДЕСЬ! — взволнованно зашептала она. У ней был такой обеспокоенный вид, что я удержал свою руку, тянувшуюся именно к промокательной бумаге.
— Пойдемте в «Рюшечки-безделушечки» — сказала она сразу, как мы вышли из магазина. — У них есть такие прелестные оттенки промокательной бумаги жемчужный, и гелиотроп, и momie, и гофрированая.
— Но мне нужна обычная белая промокашка. — возразил я.
— Ничего. Меня там знают. — непоследовательно отвечала она. Очевидно, Агата считала, что промокательную бумагу продают только в малых количествах, и только лично известным хозяину покупателям с незапятнанной репутацией, которым можно доверить этот опасный и редкий товар, не опасаясь, что они употребят его в преступных целях. Пройдя пару сотен ярдов, она решила, что ее чай в данный момент важнее, чем моя промокательная бумага.
— А зачем вам промокашка? — неожиданно спросила она. Я терпеливо объяснил:
— Я пользуюсь ей, чтобы высушить, не смазывая, свежую рукопись. Вероятно, этот способ изобретен китайцами где-нибудь во втором веке до Рождества Христова — впрочем, не уверен. Я не могу придумать ей никакого иного употребления — разве что скатать ее в шарик для игры с котенком.
— Но у вас же нет котенка. — отвечала Агата, с чисто женским стремлением всегда говорить всю правду.
— Бездомный котенок может забрести в любой момент. — возразил я.
Так или иначе, промокательной бумаги я не получил.