Те же и Скунс
Шрифт:
– …И босоножки купим, и на бананы останется… – давя отчаянные мысли, жизнерадостно щебетала Наташа. – Я теперь знаешь какая богатая! Ты лучше скажи, что тебе ещё принести? Ну вот хочешь, ананас притащу?..
Она сразу поняла по его лицу, что слова о новоприобретённом богатстве вырвались зря. Коля вроде бы и понимал, что особого выбора жизнь ей не оставила. Однако известие о документах, забранных из Университета, воспринял так, словно его сестра корысти ради отправилась на панель.
– Ехала б лучше домой! – сказал Коля сквозь зубы, в упор не видя поднесённый к его губам очередной кусочек банана. – Мне твоего времени жалко! Тоже моду взяла, каждый день сюда ко мне бегать! Ты во сколько вообще домой возвращаешься? Обрадовалась, что учебники не надо читать?..
Наташа собрала банановую кожуру и поднялась со стула:
– Я
Она бросила их в мусорный бачок в туалете, расположенном перед выходом из палаты, но внутрь возвращаться не стала. Колина палата находилась как раз в тупике длинного коридора, и там, возле запылённого неоткрываемого окна, стояла клеёнчатая скамеечка. Наташа буквально рухнула на эту скамеечку, уткнулась лицом в обтянутые джинсиками колени – и хлынули беспросветные слезы. Дело пахло истерикой, и Наташа закусила зубами палец, чтобы не разрыдаться на весь коридор. Объясняй потом, что рыдаешь из-за слов, только что сказанных братом, а не из-за того, что он угодил в больницу и доставил тебе, понимаешь, жизненный дискомфорт (хотя, если трезво, и это тоже, куда уж тут денешься)… Наташа с отчаянием думала, что сейчас придётся идти обратно в палату – забирать сумочку и пакет, – и Коля, конечно, сразу разглядит опухшие глаза и красный заложенный нос, и опять же расстроится, поняв – обидел, ревела. Наташа стала соображать, где бы навести подобающий вид. Ближайшее (и единственное известное ей) зеркало, над раковиной в углу Колиной палаты, было недосягаемо. Она стала вспоминать, попадались ли ей на этаже удобства для посетителей. Не вспомнила и решила дождаться, пока зарёванная рожа обсохнет сама. Или брат, устав дожидаться её, заснёт. Благо он от неподвижности и бесчувственного состояния засыпал то и дело…
Носовой платок вместе с сумочкой и иными предметами первой необходимости остался в палате. Наташа кое-как промокнула глаза и вернулась к двери послушать, тихо ли внутри.
– Ур-род ты всё же, Колян, – отчётливо донёсся голос Колиного соседа. – Ну вот чё на девку наезжаешь, придурок? Не ширяется, не нюхает, по мужикам не шлындрает, тебя, мудака, любит… Мне бы такую сеструху…
Колиного соседа звали Юрой, но он предпочитал именоваться «Юраном»: так, по его мнению, было более красиво, престижно и знаменито. Диагноз у Юрана был примерно такой же, как и у Коли, только лечение продвигалось получше, да и лежал он подольше. Сам он говорил, что оступился в ванной. Возможно, это была сущая правда, но Наташе не очень-то верилось. Она видела, какой толщины были золотые цепи на шеях у бритоголовых верзил, приходивших пообщаться с ним на весьма специфическом языке. И какой косметикой подновляли «боевую раскраску» очень сексапильные девушки, кормившие Юрана заморскими деликатесами и целовавшие его в щёчку. Однажды так вышло, что Наташа засобиралась домой одновременно с его посетителями, и они подкинули её до метро на таком потрясном «Чероки», что ни в сказке сказать, ни пером описать. Быть может, Наташа была глубоко не права, но ей как-то с трудом верилось, что ребята вроде Юрана ломают себе шеи, поскальзываясь на обмылках. Вот надетым на голову стулом или гаечным ключом в переулке – это да, это по теме. В общем, вместе с Юрановыми гостями она больше старалась не выходить.
– На хрен она щас кому, эта учёба, – продолжал ворчать Колин сосед, – А уж девок учить, это только себе сплошной геморрой…
Коля зловеще молчал. Наташа знала брата: сейчас он взорвётся и выдаст Юрану всякого разного. После чего на неделю вообще перестанет с ним разговаривать. Наташе было до ужаса жалко обоих, привыкших быть – хотя и очень по-разному – сильными и оттого в своём нынешнем положении особенно беспомощных. Она торопливо провела ладонью по ещё не высохшему лицу и схватилась за ручку двери.
– Свистни няньку, слышь!.. – едва увидев её, распорядился Юран.
– А что случилось?.. – испугалась Наташа и сразу посмотрела на Колю. Тот хмуро разглядывал потолок, но не было похоже, чтобы его требовалось немедля спасать.
– Да ничё, бляха, не случилось! – раздражённо буркнул Юран. – Поссать хочу!.. Позови сестру, пока я на матрац им не…
Наташа кинулась за дверь.
– Ну ты ублюдок, Юран… – проводил её низкий и злой Колин голос. – Думаешь, я встать не могу, так, всякое чмо вроде тебя будет на неё рот разевать?..
У него самого соответствующие органы не утруждали себя выдачей предупредительных сигналов – всё так
Обычно на посту дежурили заботливые и старательные сестрички; только один раз, в самом начале, Наташа напоролась на сонную и ленивую дуру, из-за которой Коля в душной палате едва не нажил тепловой удар. Сегодня, по-видимому, толстая стервоза опять была на дежурстве, ибо пост пустовал. Наташа сунулась туда и сюда и даже задумалась, не заорать ли страшным голосом на весь коридор: «Сестра-а-а-а!» Или, того лучше: «Пото-о-о-оп!» Воспитание, увы, не позволило. Наташа решила пойти по пути наименьшего сопротивления и вернулась в палату. Стеклянная утка лежала на специальной выдвижной подставке под койкой. Наташа сделала непроницаемое лицо, подошла и, нагнувшись, выдвинула подставку. Беззащитный Юран, способный, как и Коля, шевелить только глазами и ртом, молча наблюдал за её действиями.
– У меня на полочке должен лазерный диск быть, – вдруг сказал Коля. – Сиреневая такая обложка и лимон нарисован. Там, по-моему, «Кирвин» был. Для «девяносто пятых». Спроси своего шефа, если позволит, поставишь. – Помолчал и добавил: – Только четвёртую версию им смотри случайно не втюхай. Иначе… опережая звук собственного визга вылетишь…
Наташа опорожнила утку и, сполоснув, убрала на место.
– А будут если что покупать, – снова подал голос Коля, – скажи этим своим идиотам, чтобы только в «Васильке». Они у тебя там, по всем признакам, только вчера с дерева слезли, ещё понавешают им лапши в какой-нибудь «Эсперанце», опять виновата окажешься…
Наташа наклонилась к нему, потёрлась носом о его скулу и пообещала:
– Я плейер тебе принесу. А маму заставлю на кассету что-нибудь наговорить…
Маме, последние лет десять ходившей с нитроглицерином в кармане, Коля о посещениях больницы запретил даже и думать.
– Кхм-м-м-м! – прокашлялся Юран, когда Наташа уже подходила к двери. – Ты это… шефу своему, в натуре… любят они… руками… В общем, если он что, ты, блин… это… мне скажешь…
Жалко улыбнувшись, Наташа попрощалась с ними до завтра и ушла в коридор. И там из неё опять словно выдернули стержень: снова осела на знакомую клеёнчатую скамеечку и неслышно заплакала. Ей казалось, Коля никогда не будет ходить, никогда не выйдет сам из этой проклятой палаты. Ну почему у него даже пальцы не двигаются, хотя все говорят и в книжке написано – давно пора?.. А если у него вообще среди ночи где-то что-то закупорится, и он будет звать доктора, но его никто не услышит, и он умрёт в этом своём ужасном зажиме, и врач, сообщая ей новость, равнодушно разведёт руками: статистика…
Наташа больно кусала губы, комкая насквозь мокрый носовой платок и боясь, что её услышат в палате. Надо было ещё где-то взять силы, чтобы доехать домой. А по дороге сочинить для мамы нечто убедительное. И оптимистичное.
Повышение по службе
«Газик» осторожно переваливался по разбитому просёлку. Это были ещё не настоящее горы, но и не степь – так, предгорье, – но именно здесь можно было ожидать всего. Вообще, как успел понять Женя Крылов за время, проведённое в Чечне, чем выше в горы, тем в каком-то смысле легче. Конечно, опасность поджидает за каждым углом и в равнинном Гудермесе, и в любом высокогорном ауле… но всё-таки высоко в горах ещё сохраняются до некоторой степени древние представления о чести. Там меньше вероятность получить пулю в спину, когда справляешь нужду…
Дорога петляла между скалистыми склонами, почти голыми, лишь кое-где кривились узловатые невысокие деревья. «Газик» вёл Володька Юровский, шофёр милостью Божьей. Про Володьку на всём серьёзе рассказывали, будто, когда он вёл машину через перевал по давно заброшенной окружной дороге (главную трассу перерезали боевики Ахьяда Мусалчева), ему якобы случилось объехать оползень, поставив машину на два колеса. Причем два других колеса грациозно проплыли над пропастью метров двести глубиной. Сам Женя при этом не присутствовал, но был готов поверить – он видел, что выделывал Юровский на машинах любых марок. И сколько раз эти самые машины в его руках дотягивали до базы на честном слове и на такой-то матери…