Те же и Скунс
Шрифт:
В мужчине без труда угадывался сам автор картины…
– Ну прям Рубенс, – сказал Сергей Петрович. – Тициан. Кто там ещё такими, вдохновлялся?.. Бр-р…
На следующей картине та же женщина, но уже в платье и цветном платке, стояла возле стола. Рядом блестел пузатый самовар и были разложены всякие вкусности к чаю.
– Кустодиев, – сказала Даша. Повернулась к Плещееву и посмотрела ему в глаза: – А ты… какими вдохновляешься?
– А вот такими, как ты, – честно признался Плещеев. Даша ничего не ответила. На
Когда они вновь вышли на залитый солнцем Невский, Плещеев сказал:
– Я тебя подвезу. Даша покачала головой.
– Не хочется домой… Такая погода… Может быть, погуляем?
Сергей Петрович Плещеев уже забыл, когда ему последний раз доводилось ГУЛЯТЬ. То есть ходить по улицам просто так, без особого дела.
– А что, – согласился он. – Можно!
И тут же подумал: «Господи, ну что я творю?.. Добром ведь не кончится…» И тем не менее он шёл рядом с Дашей. И ни на что не променял бы эти минуты.
Скоро они оказались у самого Адмиралтейства, в тенистом Александровском саду.
– В детстве мне жутко нравился памятник Пржевальскому, – сказала Даша. – Особенно верблюд. Так хотелось на него забраться, но няня не разрешала… Очень строгая была…
– Забирайся! – решительно огляделся Плещеев. – Няня не видит.
– Вот так и всегда, – она вздохнула как-то уж слишком тяжело. – Когда надо было, не пускали, а теперь…
– Что с тобой, Дашенька?
– Да так… А с чего бы мне веселиться? – спросила она вдруг очень серьезно и остановилась. – Что такого хорошего?..
– Хорошо уже то, что живёшь, – сказал Сергей Петрович. – Тем более ты… ведь всё при тебе. Красивая, без пяти минут кандидат…
– Забыл прибавить: квартира, дача в Токсове, дедушка-академик… – болезненно усмехнулась Даша и посмотрела ему в глаза. – Если бы ещё счастье… – внезапно задохнувшись, прошептала она. Отвернулась и быстро зашагала к памятнику великому русскому путешественнику.
Плещеев пошёл следом, мучительно подбирая слова.
– Будет и счастье, – не придумав ничего лучше, сказал он наконец. – Обязательно будет…
Даша молча села на скамейку. Плещеев устроился рядом. Ему смертельно хотелось сделать для нее что-то очень хорошее, чтобы она снова смеялась, чтобы перестала грустить. Он обнял её за плечи, и оказалось, что ей не хватало именно этого. Она вдруг повернулась – так, словно жестоко озябла и искала тепла, – тесно прижалась лицом к его плечу и замерла.
– Вот встретишь хорошего человека… – начал было Плещеев. И понял, что сморозил непоправимую глупость.
– А если я его уже встретила? – вдруг спросила Даша. Она подняла на него глаза, ставшие из голубых тёмно-серыми, и ничего не добавила, потому что больше не было нужды в словах.
«Господи, да что ж это!.. Люда!.. Люда?!» – ахнул про себя Плещеев, но было поздно. Его руки уже
Он хотел говорить, но она прошептала:
– Не надо… молчи… Я знаю, я всё знаю… И мне не нужно от тебя ничего… Ты только «прощай» мне не говори…
Практическая психология
– А сейчас проделаем маленький эксперимент… – подходя к рабочему столу Пиновской, с заговорщицким видом сообщил коллегам Осаф Александрович.
Стол этот являл собой полную противоположность его собственному. Он был почти пуст, а то немногое, что на нём всё же имелось, лежало в идеальном порядке. У самого Осафа Александровича и на столе, и вокруг (в том числе под) царил редкостный беспорядок. Злые языки утверждали, что подобного «пожара в бардаке во время наводнения» другому человеку было бы не устроить даже нарочно.
– Итак, приступим… – жестом фокусника потёр ладони Дубинин. – Видите папку?
Действительно, посередине стола Марины Викторовны красовалась пластмассовая жёлтая папка с компьютерной распечаткой.
– Края её абсолютно параллельны краям стола, – продолжал Дубинин. – Что скажете, Наташенька? Игорь?..
Наташа и Игорь Пахомов согласно кивнули.
– Можете взять точные приборы, они подтвердят. А теперь передвинем папку так, чтобы параллельность немного нарушилась…
И Осаф Александрович чуть-чуть сместил пластмассовый прямоугольник. Совсем незначительно.
Не успел он крадучись отбежать от стола, как появилась его хозяйка. По обыкновению – подтянутая и деловая.
– Добрый день, Марина Викторовна! – хором поздоровались Наташа и Игорь.
– Так виделись вроде, – начиная подозревать какую-то каверзу, ответила «Пиночет». Молодёжь с замиранием сердца ждала продолжения. Пиновская подошла к столу, окинула его взглядом и немедленно вернула папку в исходное положение, сдвинув её на те же миллиметры, только в обратную сторону.
Она не видела, как за её спиной Дубинин показывал всем восхищённое «Во!..» – кулак с оттопыренным большим пальцем.
– В чём дело? – строго спросила Марина Викторовна, оглядываясь на неожиданно грянувший хохот.
– Ничего страшного, Мариночка, ничего страшного, – замахал руками Дубинин. – Маленький опыт по практической психологии. Надо же готовить к жизни юных коллег…
Пиновская холодно осведомилась:
– А я, по всей видимости, подопытный кролик?
– Я всего лишь рассказывал, – шаркнул ножкой Дубинин, – о том, что в «Эгиде» есть люди, обладающие феноменальными способностями. Взять вас, Мариночка. Ваш глазомер идеален. Я тут сдвинул вашу папочку, извините, конечно, а вы вошли – и, ни секунды не медля… Потрясающе, просто потрясающе…