Театр Черепаховой кошки
Шрифт:
В Сашиной комнате снова стало тихо.
Рита не стала открывать ее дверь. Она знала, что наткнется взглядом лишь на широкую фанерную спину шкафа и не посмеет войти.
Она боялась своей дочери почти с самого ее рождения.
5.
Саша и Полина тихо танцевали под едва слышную музыку. Их босые ноги легко и бесшумно касались ковра.
"Я исполняю танец на цыпочках…" и "Ты дарила мне розы…"
Музыка была легким шепотом, призраком, отзвуком. Девочки знали старые песни наизусть, и звук из колонок был всего лишь опорой для памяти о них.
Они танцевали почти
Мимо фонаря летел косыми струями октябрьский дождь. Иногда тонкий силуэт Полины возникал на фоне окна. Она взмахивала руками или изгибалась в такт музыке, а Саша невольно повторяла ее движения…
Полина нуждалась в защите, и здесь, в своей комнате, Саша выстроила для нее надежное убежище.
Для того чтобы это сделать, ей в первую очередь пришлось разобраться с родителями. Они не должны были вмешиваться, не должны были даже спрашивать, что происходит.
Несколько месяцев назад Саша взяла воображаемый чантинг – стеклянную трубочку для росписи по шелку – и обвела рисованные фигурки отца и мамы прозрачным, быстро застывающим воском, стараясь, чтобы им было не тесно внутри.
Она могла бы густо их закрасить или стереть вовсе, но оставалась еще Инна Юрьевна, и родители были нужны им с Полиной, чтобы принимать на себя ее сокрушительные, убийственные удары.
При мысли об Инне Юрьевне у Саши сводило живот, и кровь начинала растекаться от сердца горячими кляксами.
Особенно отчетливо она почему-то помнила ее длинные ногти, на которых маникюрша старательно нарисовала крохотные нежно-голубые незабудки.
Саша не знала, что думает о матери Полина: читать ее мысли без спроса казалось нечестным. Но интуитивно она чувствовала, что в Полине клубится еще более сильный, мутный, украшенный призрачными незабудками страх.
Они устали танцевать, и Полина упала на кровать. Вытянула ноги, раскинула руки. Ее голова свесилась с края, и вся она казалась темным крестом на светлом покрывале.
Их время всегда проходило так: неспешно и почти бездумно. Они мало разговаривали друг с другом – потому что почти всегда были вместе и были в курсе событий естественным образом, без облачения их в слова. Иногда они слушали музыку, старые альбомы русского рока, которые Саша сначала таскала у матери, а потом купила себе на дисках. Некоторое время уходило на то, чтобы Саша списала у Полины домашку – но не более получаса. Списывала Саша быстро и невнимательно, так что все равно получала тройки. Иногда возникала необходимость обсудить кого-то из общих знакомых или договориться пойти куда-нибудь, и тогда они ненадолго оживали, но потом тишина снова повисала между ними, и в этой тишине им было хорошо.
Полина лежала на краю кровати и могла пролежать так и час, и много больше: не двигаясь, медленно сползая в пропасть над прикроватным ковриком.
Саша знала, что она схватится за покрывало в самую последнюю минуту и не упадет, но все равно была готова поймать. Ловить Полину было главным делом Сашиной жизни.
Они были вместе с первого класса, и уже тогда Саша знала, что готова убить за нее. Все остальные тоже читали это в ее взгляде. Это стало очевидно в пятом, когда Саша прогуливала контрольную и пришла в школу к концу первого урока. Раздевалка была пуста, и она быстро пошла по рядам между вешалками, отыскивая свободное место для своего пальто. Кто-то жалобно всхлипнул у дальней стены. Зашуршала синтетическая ткань зимних курток, и снова все стихло. Движимая любопытством, Саша пошла на звук. Дальняя вешалка была пуста: пальто и мешки для сменной обуви неряшливой кучей валялись на полу. Поверх одежды лежала Полина. Ее тонкие, обутые в огромные сапоги ноги бессильно дергались в воздухе. Трое крепких мальчишек класса, наверное, из шестого, держали ее: двое – за руки, еще один зажимал Полине рот чужим мальчишеским шарфом. Саша встала напротив и уперла руки в бока. Ее расстегнутое черное пальто приподнялось на спине, как крылья птицы, готовой к нападению. Она казалась очень маленькой птичкой по сравнению с тремя нападавшими, но совсем не боялась. Она просто стояла и смотрела на них, а они – на нее. Это было как сеанс гипноза. Все молчали. Потом самый крупный парень – тот, что прижимал к лицу Полины шарф – словно бы ожил и поднял руки. Поднял едва ли не над головой. Двое других отпустили Полину. Саша вытянула вперед ладонь, словно приказывала отдать то, что ей принадлежит. Полина взмахнула руками и ногами, словно жук, который безуспешно пытается перевернуться, и снова замерла в груде сброшенной одежды. Тогда стоящий справа мальчишка взял ее за худенькие плечи и аккуратно поднял на ноги. Полина медленно пошла вперед. Тогда Саша сняла пальто, повесила его на крючок, взяла Полину под руку, и они медленно покинули раздевалку.
Теперь было почти то же самое, только угроза была смутной, неявной – но все-таки ощутимой и гораздо более серьезной. Саша думала, что хмурого взгляда и даже слов теперь будет недостаточно. Возможно, наступало время, когда она действительно должна была убить, чтобы защитить Полину.
Она вспоминала школу, и в животе ее вскипал жгучий яд, каждый нерв наполнялся колючим током.
Утро этого дня начиналось нормально. Ромка Нестеров мучился у доски с уравнением. Весь класс делал вид, что тоже решает, и только Полина шептала Вадику через проход: "А4. Мимо? Б5? Тоже мимо". Вера Павловна поглядывала в их сторону с неодобрением, но ничего не говорила: Полине было многое позволено.
Саша сначала смотрела в окно, за которым шел дождь, а потом на Веру Павловну. Она не любила толстых людей, но классная была из тех, кому шла полнота. Вера Павловна носила свое тело легко и с гордостью. Школьники побаивались ее без ненависти, слушались из уважения, и Саша разделяла общее отношение.
Историк же, чей урок был следующим, вызывал совсем иные чувства. Это был невысокий, худенький мужичок с забранными в конский хвост длинными, немытыми и редкими волосами.
Полина, как всегда, не спешила заходить в его кабинет. Она дождалась звонка и быстро нырнула в дверь, а там, за спинами одноклассников – за парту. Села, сползла как можно ниже, чтобы мощная спина Шипитько закрыла ее от учительского стола, и тряхнула головой. Густая, длинная – ниже кончика носа – челка тут же упала на глаза. У Полины вообще были роскошные волосы, которые она почти никогда не заплетала и не укладывала в прически – если, конечно, не настаивала мать. Волосы служили ей стеной, которой она отгораживалась от всего пугающего и страшного.
Сейчас челка не помогла: историк вызвал Полину к доске. Опять. Как и на прошлом, и на позапрошлом уроке. Полина вышла и стала отвечать, глядя в пол и на карту: отвечала четко и правильно и, как всегда, рассказывала намного больше того, что было написано в школьном учебнике. А историк смотрел на нее.
Саше не нравился этот взгляд. Именно этот взгляд заставлял ее бояться за Полину.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЧЕРЕПАХОВАЯ КОШКА
1.
Виктор проснулся часов в шесть утра и долго смотрел в потолок, пытаясь уснуть. Ничего не выходило, и он стал думать о фильме про собственную смерть.
Теперь, ранним утром, когда в квартире было прохладно и тихо, когда стекло не пропускало даже приглушенных звуков – ни стука капель дождя по жестяному подоконнику, ни шороха автомобильных шин, ни человеческих голосов – мысли стали яснее.
"Какого черта?! – подумал Виктор. – Какая чушь! Верить в то, что ты мертвый – что может быть глупее? Это наваждение, какая-то болезнь. Конечно, я был болен вчера, иначе разве я мог бы не то что поверить, даже представить?.."