Театр и военные действия. История прифронтового города
Шрифт:
На большой сцене театра жизни не бывает маленьких ролей. Все время приходится импровизировать, разыгрывая пьесу собственной судьбы.
История одной находки
Исписанные шариковой ручкой разрозненные листки ученических тетрадей попали ко мне странным, затейливо-кружным путем. Они обнаружились в альбоме фотографий, некогда принадлежавшем одному из старейшин коломенской театральной сцены Василию Васильевичу Немову. После смерти хозяина альбом этот немало постранствовал по белу свету, едва не сгинув безвестно. Чудом выловленный на развалах блошиного рынка в Измайлово, куда он попал никому из ныне живущих неведомым путем, выкупленный и возвращенный в Коломну, он долго ждал своего часа.
Главным в нем всегда считались фотографии, запечатлевшие актеров Коломенского народного театра (КНТ) – в гриме и без, на сцене и за столом, с фрагментами афиш, видами города и прочими картинками прошлого. Теперь же прочитанные и расставленные по местам листочки рукописи, дополненные сведениями из иных источников, пожалуй, становятся главными,
Судя по тому, что рассказывал Василий Васильевич корреспонденту газеты «Коломенская правда» в ноябре 1979 года, он писал мемуары, которые предполагал передать литературно-художественному музею, затевавшемуся коломенской общественностью в ту пору. Да, видно, не успел все доделать, и далее набросков дело не пошло.
Тексты Василия Васильевича местами очень подробны, а где-то поверхностны. Далеко не все из того, что помнил Немов, он решился открыть потомкам. Не будем забывать, что жить Василию Васильевичу довелось во времена непростые, когда наивная откровенность могла увести «куда Макар телят не гонял», и уроки той суровой школы жизни он усвоил твердо. Порой рассказанное им вызывает сомнение, но «чистым Мюнхгаузеном» Василий Васильевич ни в коем случае не был. Любое из описанных им событий вполне подлежит проверке. Иное дело, что он не всегда мог быть его участником, и семьдесят лет спустя ему уже могло казаться, что читанное в газетах и слышанное от других происходило с ним самим. Эти моменты большей частью относятся к «петербургскому периоду» его жизни. Но во всем, что он сообщает о Коломне и коломенском житье, особенно в период Второй мировой войны, grand-pere точен и скрупулезен, порой до занудливости. Что по нынешним временам особо ценно.
Часть 1
Младший жрец провинциального храма Мельпомены
75 лет тому назад в Петрограде
Самую густую «тень» Василий Васильевич наводил на историю своей семьи. Можно даже предположить, что та часть его записок, в которой он сообщал сведения о родне, просто утеряна, но более похоже на то, что Немов намеренно и очень скупо дозирует информацию. Дважды упоминает, что родился он в Санкт-Петербурге в 1893 году, но никак не объясняет, почему вскоре после его рождения семейство Немовых перебралось в село Горы Коломенского уезда Московской губернии, где Василий и прожил первые десять лет своей жизни.
О своем отце – Василии Елисеевиче Немове – Василий Васильевич сообщает, что тот служил солдатом в лейб-гвардии Преображенском полку, принимал участие в русско-турецкой войне 1877–1879 годов. Был награжден Георгиевским крестом за бои на перевале Шипка под командой генерала Скобелева [1] . Но более ничего. Только из ревизской сказки 1858 года [2] можно узнать, что Василий Елисеевич родился в 1855 году. Отец его, а стало быть дед Василия Васильевича, Елисей Ефимович, которому в 1858 году исполнилось 37 лет, был женат на Анне Корнеевне 32 лет от роду, и у них кроме Василия к моменту проведения ревизии были еще два сына и три дочери. Кроме того, у Елисея Ефимовича были братья и сестры, поминаемые в ревизских сказках, у тех свои семьи. Таким образом, мы узнаем, что происходил Василий Васильевич Немов из крепкого, разветвленного рода крестьян села Горы Коломенского уезда.
1
Устинов Г. Ветеран Народного театра // Коломенская правда. 1979. 24 нояб.
2
ЦИАМ, ф. 51, оп. 8, д. 729.
Служба в гвардейском полку Василия Елисеевича должна была окончиться в 1881 году. Судя по дате рождения, ему в 1875 году исполнилось 20 лет. К тому времени уже год как отменили рекрутские наборы и с 1 января 1874 года ввели всеобщую воинскую повинность. Призванные в армию служили по шесть лет, а во флоте семь лет. Чем занимался Василий Елисеевич в столице по выходе из полка, неизвестно. По какой причине семья Немовых вскоре после рождения сына в 1893 году перебралась из Петербурга на родину, в село Горы, никаких указаний не имеется.
Только в одном эпизоде Василий Васильевич мельком помянул о том, что у него была сестра. Но только одна сестра или несколько, были ли братья, об этом Василий Васильевич не пишет и не рассказывает. Так же и про матушку свою сообщает лишь в описании общего разговора, и совсем не много.
Записки В. В. Немова начинаются с его возвращения в Санкт-Петербург:
«В 1904 году приехал я в Санкт-Петербург из села Горы Коломенского уезда по письму своего дяди, чтобы устроиться на работу «к барину в казачки с отъездом за границу». Я опоздал на целый месяц, приехав вместо сентября в октябре. Мы ехали из села Горы с Сашкой Черняевым. Вез нас десятилетних в Питер «за одно» какой-то мужик из деревни Варищи, сговорившийся с родителями о вознаграждении.
Приехав с ним в Москву на Рязанский вокзал, пока переходили на Николаевский вокзал, увидали мы с Сашкой удивительную коляску, ехавшую без лошадей. В ней сидели четверо человек, по двое лицом к лицу, и один из них правил необычным экипажем при помощи какой-то рукояти посреди коляски. Мы все трое так и встали, засмотревшись на небывалую повозку.
Варищенский мужик, заботам которого нас с Сашкой поручили, купил нам по фунту горячей колбасы и по булке, сказав, что это нам в дорогу, до самого Питера должно хватить. Колбаса и булка показались нам необыкновенно вкусными.
В Питере дядя Миша встречал нас на Николаевском вокзале. Он стал меня ругать – зачем так опоздал с приездом – говоря, что лучше бы и не приезжал. В октябре в Питере были холодные утренники, а мы с Сашкой были в пиджачках «на рыбьем меху», а потому дрожали на холодном ветру, как котята. Московский поезд прибыл в столицу империи в 6 утра, когда еще не расцветало, на улицах горели газовые фонари.
Дядя взял у меня гостинцы, присланные матерью – горшок «русского масла» да два десятка яблок, узелок с моими пожитками, нанял за 30 копеек извозчика до Казанской улицы. В пролетке дядя Миша все бурчал на нас, что опоздали с приездом. Барин, к которому он собирался меня пристроить, соглашался ждать две недели, а теперь, поди, уже и уехал. Хоть дядя всю дорогу зудел и я от холода дрожал, но всю дорогу я любовался вилами столицы. Ехали мы сначала по Невскому проспекту, освещенному газовыми фонарями, которые как раз начали гасить фонарщики. В руках у фонарщика была длинная палка, которой он дергал цепочку фонаря наверху и тот гас. Фонарщик ходил от одного фонаря к другому, переходя проспект, постепенно продвигаясь от Николаевского вокзала.
Мы по Невскому доехали до Казанского собора, и там извозчик свернул в Казанскую улицу, остановившись у дома № 35».
Место жительства – самый центр столицы – указывает на многое. Прямо это не говорится, но из записок Немова ясно, что в доме № 35 по Казанской улице дядюшке Васи принадлежала большая квартира, комнаты в которой сдавались квартирантам. То есть родственники Немовых были хорошо обеспеченными людьми, чего нельзя сказать о родителях мальчика, отправивших сына «в люди». Желание «сплавить лишний рот» – верная примета бедности. Но этим Васю не попрекали. Вот что он пишет далее:
«Жена дяди Миши, тетя Поля, приняла нас хорошо, по-родственному. Она была наша, из Гор, а по фамилии Писарева. Ее моя мать сосватала со своим братом Михаилом Ивановичем Суверовым [3] . Дядя мой служил старшим швейцаром в гостинице «Старая Рига», что была в Новом переулке. Он очень сердился на меня за опоздание. Говорил, что время тревожное и что лучше бы меня отправить обратно. Но тетя Поля заступилась за меня, сказав, что ей со мною будет веселей. Она обещала, что будет всюду со мною ходить искать места «мальчика». Говорила, что у нас в Питере большое знакомство – одних дядей пять человек. Дядя Миша и тетя Поля были бездетными, а потому в конце концов дядя смягчился и не стал меня отправлять обратно в Горы. Только требовал во всем его слушаться, ничего без спросу не трогать и никуда из дому не уходить одному. Так я начал жить в родном мне Питере, где я родился в 1893 году.
3
Т. е. мама Василия была урожденной Суверовой.
Дядя ходил на дежурство в «Старую Ригу» к 9 утра и был на службе до полуночи. Сначала я везде ходил с тетей, но потом привык к большому городу и стал ходить один. Мальчик я был любознательный и с каждым днем уходил от дома в Казанской улице все дальше и дальше. Так постепенно я добрался до берега Невы, по набережной добрался до дворца, где каждое утро караулил солдат в парадной форме.
Церемония эта производилась под музыку военного оркестра. Проходили солдаты стрелковых полков, потом кавалерия, за ними конногвардейцы. Особенно я удивлялся уланам – у них на головах были очень маленькие каски с квадратиками, от которых спускались два шнурка, а каска держалась на ремешках, пропущенных под подбородком. У конногвардейцев на касках был двуглавый орел с распущенными крыльями, будто бы готовившийся взлететь. За конной гвардией церемониальным маршем проходили моряки, а за ними еще войска в разных мундирах и головных уборах, отличавшихся от остальных формой и расцветками. Постепенно я узнал, где находятся казармы всех участников разводов дворцовых караулов.
Так я три месяца слонялся по Питеру с утра до вечера, в компании с другими мальчиками. Все мне было интересно: Нева, дворец, военная музыка и даже музеи. Так наступил декабрь. На Неве встал крепкий лед, и по нему проложили узкоколейную железную дорогу, по которой от Зимнего дворца до Зоосада бегали поезда с маленькими вагончиками. Вдоль дороги на столбах были вывешены электрические фонари, и когда вечером их включали, то выглядело это чрезвычайно красиво. Поездка стоила 5 копеек, и я, сэкономив из даваемых мне тетей на еду 10–15 копеек, тратил пятачок на поездку в трамвайчике ледяной дороги.
Один раз, привычно уйдя из дому с самого утра, изрядно уже проголодавшись, бродил я по городу и около трех часов дня на Невском проспекте увидел толпы народу. По одежде судя, среди этих людей было много рабочих и студентов. В руках у них были лозунги и транспаранты, требовавшие смены власти. Причиной выступления было недовольство народа сдачей Порт-Артура [4] , гибели крейсера «Варяг» и «Князь Суворов», подрыв флагманского броненосца «Петропавловск», гибель адмирала Макарова со всем штабом. Возмущало предательство генералов Стесселя и Кондратенко, которых требовали судить военным судом и даже расстрелять вместе с несколькими министрами царского правительства.
В праздник Богоявления 6 января 1905 года на Неве происходило водосвятие. В Исаакиевском соборе была отслужена обедня, а после нее торжественный выход всех присутствовавших к Неве, где напротив Зимнего дворца во льду была вырублена иордань, возле которой устроили временную часовню с золотым куполом. Мне удалось пробраться в Исаакиевский собор, где я примазался к хору певчих с левой стороны. Они приютили меня как умевшего петь – в родном селе Горы я пел в хоре, которым управлял Н. Н. Покровский [5] . После обедни, когда все министерство во главе с царем подходили к кресту, меня уже в соборе не было. Я выбрался из собора через боковой выход и через Александровский сад добежал до деревянного тогда Дворцового моста. Там уже было много народу, но я пробрался к самому краю, откуда было все хорошо видно, что происходит в часовне, куда на рысаках стало подъезжать разное начальство, потом прибыл сам царь в сопровождении градоначальника. Их приветствовали артиллерийским салютом. Всего ожидался 101 выстрел, который производила артиллерийская батарея, развернутая на той стороне Невы, подле Зоологического сада. Вдруг одна из пушек выпустила не салютационный, а боевой снаряд, который попал во дворец, там разорвался так, что посыпались стекла в окнах. Из часовни высыпали люди, бросившиеся в разные стороны. Одни бежали к дворцу, другие к дворцовому саду, где кучера ждали своих седоков. Паника поднялась жуткая. Раздался крик: «Казаки!», и все бросились с моста. Действительно на мосту показались казаки, которые стали бить плетьми народ. Мы, несколько человек, сойдя на лед, побежали к часовне водосвятия и там стояли, пока не улеглась паника. Домой я вернулся только к вечеру, рассказав дяде с тетей, как все было. Дядя стал ругаться, грозился отправить обратно домой и запретил мне выходить из дому на улицу…
4
Дело было перед самым Рождеством. Порт-Артур после почти годичной осады сдали 20 декабря 1904 года.
5
На левом клиросе обычно поет хор любителей, прихожан, не состоящих на жаловании храма. Это был «вспомогательный состав», который вступал, когда требовалось подменить профессионалов из штатного хора или им требовалось дух перевести. Помянутый Немовым Н. Н. Покровский – учитель земской школы в селе Горы, который кроме собственно преподавания ставил спектакли и занимался с хором «левого клироса» в местном храме.
Свидетельство о «Кровавом воскресенье»
Два дня пришлось просидеть «под домашним арестом», но 8-го января дядя Миша вдруг прибежал домой днем и сказал, что в гостиницу «Старая Рига» пришли люди из Охранного отделения и велели всем служащим, кроме нескольких человек, из гостиницы уходить. Дяде, как старшему швейцару, и еще нескольким служащим велели оставаться, но предупредили, что в гостинице будут располагаться агенты «охранки», и они будут при них. Так как неизвестно было, сколько это будет продолжаться, дядю отпустили домой собраться и предупредить родственников. Он предупредил, что, скорее всего, он будет дежурить несколько дней к ряду, а нам с тетей Полей велел утром 9 числа уходить в гости к родственникам Ярославцевым, жившим в Казачьем переулке. Прихватив с собой кое-какие нужные вещи, дядя Миша попрощался и ушел.