Театр мертвецов
Шрифт:
— Если я скажу «нет», вы повернетесь и уйдете?
— Уйду я, придут другие.
— Уж лучше вы. Не люблю иметь дела с высокомерными мальчишками, имеющими тенденцию учить жизни. Заходите.
Несмотря на дорогую одежду и роскошь, среди которой пребывал ювелир, вид он имел жалкий. Болезненный старик, лысый и сгорбленный, в очках с линзами. На сером лице все казалось однотонным: и губы, и глаза, словно он надел на себя маску из папье-маше. Они устроились в гостиной на плюшевом диване, и Ахвледиани тут же сказал:
— В тюрьму я не пойду. Зачем людям лишняя морока! Мне недолго осталось. Внучка похоронит. Место на кладбище
— Послушайте меня, Ираклий Иосифович, ничего мы оформлять не будем. Речь идет не о вас, а об опасном преступнике, который воспользовался вашим талантом в своих корыстных целях. Давайте уточним для начала одну деталь. Где вы взяли серебро для работы?
— Клиент принес свой материал. То, что осталось, он не забрал. Оставил мне, сказав, что ему оно не нужно.
— Сколько предметов вы сделали?
— Шесть. Он принес слиток в два килограмма двести граммов. На работу ушло меньше четырехсот граммов.
— Перечислите, какие предметы вы сделали.
— По порядку трудно сказать. Давайте по-другому. Я вам сам все скажу, а что будет непонятно, переспросите. Он пришел первого сентября, представился Савелием Николаевичем. Сказал так: «Мне рекомендовал вас один общий знакомый. Если мое предложение вас не заинтересует, то я обращусь к другому ювелиру». Я резонно ответил, что все зависит от его предложения. Запаивать старые колечки я, разумеется, не стану. Безусловно, я принял его за сумасшедшего. Он начал выкладывать из старого портфеля невообразимые предметы: здоровенный ржавый гвоздь, пузырек из-под лекарств, вырванную страницу из аукционного каталога, картинку из журнала, часы и, наконец, какую-то конусообразную штучку. Как потом выяснилось, это была пуля. И в завершении на стол упало что-то тяжелое, завернутое в тряпку. За всю жизнь в моем доме столько пакости не видел. Он вообще напоминал старьевщика. Этот ужасный потрескавшийся портфель… Непонятно, на какой помойке он его выискал. А одет так, словно сошел с экрана старого фильма. Правда, опрятно, чисто, наглаженно, но ужасно. И эта дурацкая фетровая шляпа. Я и до сих пор считаю, что этот тип чокнутый. С головой у него не все в порядке.
Я спрашиваю: «И что все это значит?» — «А это значит, что все предметы, лежащие на столе, должны стать серебряными». Он развернул тряпку, в которой лежал слиток. В том, что он серебряный, я не сомневался с той секунды, как его увидел, но отлит он был кустарным способом. «Начнем с простого, — сказал он. — Сначала отольете мне пулю, потом гвоздь. Если они мне понравятся, то сделаете пузырек, потом портсигар с этой картинки, следом орден с другой репродукции. Он должен быть достоверным по всем статьям». И эти часы. Пожалуй, единственная достойная вещь.
Женские часики, швейцарские, дорогие, фирмы «Шепард», но в металлической оправе. «Сделайте для них серебряную оправу и браслет». — «Почему вы решили, что я возьмусь за вашу работу? Могу принять заказ на изготовление портсигара, часов, но для ордена нужна соответствующая эмаль, перламутр. А гвозди и пули — не мой профиль. Вы за кого меня принимаете?» — «За исполнителя. Сядь на стул и слушай меня, старик!». Он сказал это так, что у меня подкосились ноги, и я сел. Хорошо еще, что мимо стула не промахнулся. Сильная личность, ничего не скажешь. Давил на меня, как пресс.
Он достал из кармана маленькую коробочку, в которой обычно дарят колечки дамам, и, открыв ее, поставил на стол. «Это твой гонорар. Получишь его, после того как сделаешь все, что я тебе заказал». Вы знаете, у меня язык прилип к небу. В коробочке лежало подлинное клеймо Фаберже. Я знал, что они еще существуют в природе, но видел только на иллюстрациях. Вы должны меня понять. Я способен делать вещи не хуже мастеров великого Фаберже, но они никогда не будут вызывать такого восторга. И дело не в таланте и не во вкусе. Все дело в нашем снобизме. Стоит человеку увидеть это клеймо, и любая безделушка приобретает статус шедевра. Всем важен лейбл, этикетка, фирма, а не товар. Настоящих ценителей — единицы, в России их по пальцам можно пересчитать. Нет пророков в своем отечестве. Я не мог устоять.
Ведь для художника важно признание, пусть даже под чужим именем. Робер Броссен умер в тюрьме как преступник, но до сих пор никто не может отличить настоящих Гогена, Лотрека, Ван-Гога от броссеновских, которые продолжают висеть в Лувре и других галереях и частных коллекциях. Последний свой шедевр он подарил начальнику тюрьмы, и он признан лучше оригинала. В этом все дело.
— Что было дальше?
— Он приходил еще три раза. На следующий день забрал пулю и гвоздь, через неделю портсигар и еще через две недели часы и орден. Клеймо и оставшееся серебро он оставил мне. С тех пор я его не видел.
— Значит, он был у вас в последний раз около двух недель назад?
— Да, двадцать первого сентября. Я спросил его: «Зачем вам серебряные пузырьки и гвозди? Эти предметы не имеют никакой ценности». Он ответил: "Это не предметы. Это орудия убийства. Чуть позже они превратятся в предметы под названием «улики». На этом наше знакомство закончилось.
— Вы можете описать его внешность?
— Я себе уже задавал подобный вопрос. Пытался вспомнить его, но не смог. Доходишь до какого-то места, и память начинает буксовать. Одежду помню, имя помню, а вместо лица возникает какая-то серая масса. Я даже голос его запомнил, голос человека, не терпящего возражений.
— Но он сказал вам правду. Все эти предметы не что иное, как орудия убийства, и уже превратились в улики. Каждый сыграл свою роль, кроме ордена, часов и гвоздя. По поводу ордена я уже знаю, кому он готовит погибель. Можно от вас позвонить?
— Ради Бога!
Трифонов подошел к телефону и набрал нужный номер.
— Подполковника Крюкова. Трифонов говорит.
— Извините, Александр Иваныч, но подполковник на выезде. Капитан Забелин обнаружил труп артиста Костенко.
— Какой адрес?
— Маросейка, двенадцать.
— Ну вот, и орден сыграл свою роль орудия убийства!
Ахвледиани ничего не понял. Вероятно, следователь тоже показался ему сумасшедшим. И куда только этот мир катится?!
О чем можно беспокоиться с таким лицом, когда тебя и мать родная не признает. Сломанный нос превратился в картошку, а белки глаз, залитые кровью лопнувших сосудов, потеряли цвет и форму. Точнее сказать, приобрели форму чемпиона Монголии по обжорству. Веки выпирали вперед бровей на пару сантиметров. Два ярких фингала вместо щек и разбухшие губы, словно их пытались накачать воздухом вместо колесных шин. Одним словом, красота неописуемая плюс ободранные коленки и рваный плащ.